И, наконец: социальное месиво, следствие революции, установление равных прав, суеверие «равенства людей». При этом носители инстинктов упадка (обиды, неудовлетворенности, тяги к разрушению, анархизма и нигилизма), включая и инстинкты рабства, инстинкты трусости, хитрости, канальства тех слоев, которых долго держали внизу, норовят смешаться с кровью всех иных сословий: еще два-три поколения – и расу невозможно будет узнать, все будет испоганено чернью. Отсюда же проистекает свальный инстинкт против всякого выбора, против привилегий любых видов, – инстинкт такой силы, уверенности, суровости и жестокости в практическом применении, что и сами привилегированные готовы ему подчиниться: все, что хочет удержать власть, льстит черни, должно иметь чернь на своей стороне, – и в первую голову «гении», они становятся герольдами чувств, которыми проще воодушевить массы, – нота сентиментального сочувствия, даже подобострастия перед всеми, кто прежде жил в страдании, низости, был презираем и гоним, заглушает все прочие ноты (типы: Виктор Гюго и Рихард Вагнер). – Восхождение черни опять-таки знаменует собой нисхождение старых ценностей…
При столь радикальном – в плане темпа и средств – движении, которое являет нам наша цивилизация, происходит смещение центра тяжести среди людей – тех самых людей, которые важнее всего и на которых как раз и ложатся все тяготы и вся большая опасность столь болезненного движения; центр тяжести падает на рохлей par excellence, на тугодумов, увальней, на тех, кто медленно схватывает и долго соображает, – именно они окажутся в эпицентре этого чудовищного изменения и смешения элементов. При подобных обстоятельствах центр тяжести с необходимостью приходится на середняков: против господства черни и отбросов общества (те и другие все чаще объединяются) консолидируется заурядность – как порука и носительница будущего. Отсюда для исключительных людей произрастает новый противник – или новый соблазн. Предположим, они не станут подлаживаться к черни, петь и плясать под дудку «отверженных», – перед ними встанет необходимость быть «посредственными», быть «положительными». Они прекрасно знают: mediocritas
[224] к тому же aurea
[225], – только она и располагает деньгами и золотом (всем, что блестит…)…
Вот таким образом старая добродетель, а с ней и вообще весь отживший мир идеала еще раз обретут даровитое заступничество… Результат: заурядность снищет ум, остроумие, гениальность – она станет интересной, соблазнительной…
* * *
Результат. – Высокая культура может стоять только на широкой основе, на почве крепкой и здоровой консолидации посредственности. На службе у нее, хоть и обслуживаемая ею, состоит наука – и даже искусство. Наука ничего лучшего и желать не может – она по самой сути своей предназначена для людей среднего разряда, – среди исключений ей неуютно, в инстинктах ее нет ничего аристократического и тем паче ничего анархистского. Далее, власть середины будет поддерживаться торговлей, прежде всего денежной торговлей: инстинкт крупного финансиста не приемлет никаких крайностей, – потому и евреи по сию пору самая стабилизирующая сила в нашей столь неспокойной, столь подверженной угрозам Европе. Им не нужны ни революции, ни социализм, ни милитаризм: а то, что они сейчас рвутся к власти и располагают революционной партией, не противоречит сказанному выше, а есть только следствие из него. Им необходимо время от времени нагонять страх на другие радикальные направления, демонстрируя, сколько всего у них в руках. Но самый их инстинкт неколебимо консервативен – и «зауряден»… Всюду, где есть власть, они умеют быть при власти, но использование этой власти всегда идет только в одном направлении. Как известно, благородный синоним «посредственного» – слово «либеральный».
* * *
Осмысление. – Бессмысленно предполагать, что вся эта победа ценностей антибиологична: надо попытаться найти ей объяснение из интереса самой жизни – самосохранение «человека» как типа даже через эту методику преобладания слабых и не-преуспевших – : в противном случае человечество просто уже не существовало бы? – Проблема:
Улучшение типа губительно для сохранения вида? Почему?
Опыт истории: сильные расы взаимно сокращают друг друга: войны, жажда власти, приключений; сильные аффекты: мотовство – сила больше не накапливается… возникает духовная помеха от чрезмерного напряжения; существование их обходится слишком дорого, они взаимно изнуряют, изматывают друг друга; наступают периоды глубокой разрядки и вялости: за все великие эпохи приходится платить… То есть сильные затем становятся слабее, безвольнее, бессмысленней, чем заурядно слабые.
Есть расточительные расы. – Длительность сама по себе не имела бы цены: видимо, желательно предпочесть пусть и более краткое, но зато более полноценное существование. – Осталось бы только доказать, что даже при таком ходе вещей достигался бы более высокий ценностный итог, чем в случае более краткого существования; то есть что человек как результат последовательного суммирования силы обретает более высокий квантум господства над вещами, когда все идет, как есть… Мы стоим тут перед проблемой экономии.
865. Воззрение, именующее себя «идеализмом», не желает дозволить посредственности быть посредственной, а женщине женщиной. Только не униформы! Пора бы нам отдавать себе отчет, сколь дорого обходится добродетель, и что добродетель не есть нечто заурядно-желательное, а благородное безумство, прекрасное исключение, обладающее привилегией чувствовать в себе силу…
866. Необходимость установить, что все более экономичному развитию человека и человечества, все более тесно переплетенной «машинерии» интересов и достижений имеется и соответствующее противодвижение. Я обозначу его как выделение роскошного человеческого излишества: в ней должен быть явлен более сильный род, более совершенный тип, которому потребны иные условия возникновения и самосохранения, нежели среднему человеку. Мой термин, моя формула для такого типа – это, как известно, слово «сверхчеловек».
На том первом пути, который сейчас уже совершенно обозрим, возникает приспособление, выравнивание, оплощение, высшая китайщина, доведенная до инстинкта скромность, довольство человека в самоумалении – своего рода застой в развитии человека. Если нам и впрямь неизбежно предстоит жить в единой всемирной экономической системе Земли, то на службе ей человечество как машинерия может обрести наилучшее себе применение: а именно, как чудовищный шестереночный механизм из все более мелких, все более тщательно подогнанных друг к другу колесиков; как все более ощутимая ненужность каких-либо командных, доминирующих элементов; как чудовищной силы целое, отдельные факторы которого составляются из минимальных сил и минимальных значений. В противовес этому умалению и приспособлению людей к специализированной полезности требуется и обратное движение – производство синтетического, суммирующего, оправдывающего свое назначение человека, для которого вышеописанная машинализация человечества есть предпосылка к существованию, опора, на которой он сможет разработать высшую форму своего бытия…