Актриса на главную роль - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Алюшина cтр.№ 24

– Часовые пояса. Привык рано ложиться и рано вставать, а тут пока еще не перестроился и проснулся в половине пятого.

– Ну ничего, – сказала Глафира, направляясь к кофе-машине, – уверена, вы быстро адаптируетесь.

– Я сварил вам кофе. – Он протянул Глафире ее любимую чашку на блюдце и объяснил: – Услышал, что вы принимаете душ. Случайно, как раз шел мимо вашей комнаты. Подумал, что вас порадует завтрак и горячий кофе.

– Завтрак? – переспросила Глаша.

– Ну что-то вроде, – кивнул Разведов, указав на стол, на котором стояли тарелки с нарезанными фруктами, сыром нескольких сортов, корзиночка с разогретой выпечкой и хлебцами и прикрытая тарелкой глиняная мисочка.

– А это что? – приподняв тарелочку, заглянула под нее Глафира. – Каша?

– Угу, дробленая зеленая гречка. Наверное, уже заварилась.

– Ну ничего себе, Трофим Романович, – удивилась Глаша. – Где вы гречку-то зеленую, да еще и дробленую, нашли?

– Привез немного на всякий случай, – объяснил он, пожав плечами. – Я люблю, мне нравится. Сам вкус нравится, ну и то, что можно не возиться, а быстро заварить. – И спросил: – Будете?

– Буду, – решительно произнесла Глаша. – Причем всё. И вы со мной, Трофим Романович, тоже будете завтракать. – И предупредила: – Иначе никак.

У них как-то так сразу легко и без всякой сковывающей неловкости завязался разговор, и не пустой утренний треп, а почему-то достаточно содержательный. С удовольствием уплетая кашу с фруктами и сыром, и на самом деле оказавшуюся на удивление вкусной, Глафира объясняла, что мотивировало ее подняться в столь ранний для нее час, о том, что хотела бы разобраться в этом убийстве, понять преступника и, главное, найти его. Потому что есть у нее такое подозрение – полиция ни в чем не разберется. Это чисто театральное убийство, и что-либо понять в нем человеку стороннему, не знающему всю театральную кухню, будет очень непросто.

– Почему вы решили, что убийство связано с театральными делами?

– Потому что, м-м-м… – Глаша на мгновение задумалась, отвечая скорее самой себе на еще не сформированные до конца вопросы. – Потому что все, что я увидела тогда в гримерке, говорит о страсти и какой-то театральной нарочитости. Я эти вибрации хорошо считываю.

– Театральные страсти? – улыбнувшись, уточнил Разведов.

– Нет, – постаралась объяснить Глафира, – театральные – это, скорее, следствие страсти. Это некая постановочность, нарочитость сцены убийства. – И обрадовалась, что сумела наконец сформулировать для самой себя то, что чувствовала с первого момента, как вошла в гримерку и увидела распростертую Элеонору, но не могла обличить в форму, в слова. – Вот! Точно! – И с воодушевлением посмотрела на мужчину. – Понимаете, Трофим, все великое искусство основано на грехе и страсти. И для того чтобы воплотить пьесу на сцене или роль, не знаю, как другим, а мне требуется почувствовать, погрузиться в эмоции героев, в энергию произведения и выстроить на этом чувстве некое свое видение и восприятие. – И помахала руками, останавливая себя. – Что-то я не то объясняю.

– Все очень даже то, – уверил ее Трофим. – Мне офигенно интересно.

– Да? – удивилась Глаша и сразу же переключилась: – Это меня занесло немного. Я хотела сказать, что театральный служитель чувствует, видит такие вещи, потому что это реалии его профессии. А вот полицейские вряд ли обратят внимание на некую выстроенную мизансцену картины преступления. – Она спохватилась, посмотрела на наручные часы. – Все, мне пора, а то опоздаю.

– Удачи, – поднялся вместе с ней Трофим и произнес вроде бы мимоходом, но с явным беспокойством: – Вы, Глаша, поосторожней все-таки. Если этот человек убил расчетливо и хладнокровно, да еще и мизансцену выстроил, как вы говорите, то он способен на многое.

– Согласна, – кивнула она, – я отдаю себе в этом отчет. – И, закинув сумку на плечо, улыбнулась. – Знаете, Трофим, мне кажется, что совместный завтрак вполне себе весомый повод, чтобы перейти на «ты».

– Легко, – поддержал он.

И начиная с этого вкусного, неожиданного завтрака, с этого странного, но весьма продуктивного для нее разговора, как-то удачно задался весь день Глафиры.

То ли оттого, что она редко выезжала в такую рань, то ли и на самом деле ей сегодня везло необычайно, но по пути к городу Глафира не стояла ни в одной пробке, пролетев все расстояние по полупустой трассе. Да и в самом городе, к слову сказать, попала в удачный временной интервал между светофорами, почти везде проехав на зеленый свет.

Еще с дороги Глаша позвонила Юре Лепину, разворчавшемуся сонным хриплым голосом по поводу излишней бодрости по утрам бывших одноклассниц, и предложила встретиться в кафе. Пришлось простить ему десять минут задержки и отпаивать горячим кофе, пока он не придет в нужную кондицию, перестанет ворчать, борясь с зевотой, и начнет оперативно соображать.

Когда Глафира задала все интересующие ее вопросы, Юра очень удивился.

– Ну, мать, ты даешь, – сказал он. – Это ж тайна следствия, на минуточку. И разглашать ее – служебное преступление.

– Так, Юр, убийцу искать будем или пусть себе и дальше в Отелло играет?

– Ну дык… – развел Юра руками.

– Мне нужна информация, чтобы правильно видеть, понимать и оценивать картину, – начала Глаша и отмахнулась с досадой. – Что я тебе объясняю? Ты вроде бы сам просил, чтобы я думала, напрягала извилины, помогла разобраться.

– А в идеале сама бы всех разоблачила с неопровержимой доказательной базой и скрутила при помощи господ артистов до приезда полиции, – поделился мечтами Лепин.

– Вот и давай просыпайся и делись информацией! – потребовала Глафира.

– А пока особо нечем делиться, – пожав плечами, признался Юра. – Основные результаты экспертизы получим ближе к полудню, пока могу лишь рассказать, что дал опрос работников театра.

– Делись, – разрешила Глафира.

«Что-то до фига набирается людей, которые могли совершить убийство Элеоноры», – размышляла она, выезжая с парковки у кафе.

Как Глаша узнала со слов Юрия, претензии к Туркаевой имелись у довольно большого числа сотрудников театра, так как она успела своим истероидным поведением задеть и оскорбить немало людей. А кто-то так и вовсе пострадал от вспыльчивой натуры примы. Были и уволенные по ее вине сотрудники, а артистки с большим удовольствием, с чувством и в подробностях выкладывали следователям свои застарелые обиды на Элеонору Аркадьевну и не высказанные ранее претензии.

И что характерно: у большего числа обиженных, оскорбленных, униженных и затаивших неприязнь не имелось четкого алиби, зато была прекрасная возможность совершить акт застарелой мести.

Полонский со своей травмой, привлекший большое число зрителей, которые в тот день столпились под дверью гримерки, предоставил великолепную возможность действовать преступнику.

Никто бы по своей инициативе, так сказать добровольно, не сунулся бы в тот момент к разъяренной приме, а увлеченные обсуждением травмы коллеги-артисты легко могли пропустить тот факт, что кто-то входит или выходит из гримерки Элеоноры. Преступник же, войдя, мог закрыть за собой дверь на ключ, отлично зная, что если кому и взбредёт в голову постучаться в гримерку, то любая возня, любые громкие звуки и то, что ему не откроют, воспримется совершенно нормально – прима изволит гневаться, возмущаться и даже бить вазы, никого не желая видеть.