История Сицилии - читать онлайн книгу. Автор: Джон Джулиус Норвич cтр.№ 68

Рождество 1798 года ознаменовалось трагедией, никак не связанной с погодой. В тот вечер маленький шестилетний принц Карло Альберто умер от истощения на руках Эммы. Лишь в два часа ночи 26 декабря «Вэнгард» и сопровождавшие его суда наконец бросили якорь в гавани Палермо. Мария-Каролина, не в силах оставаться лишней минуты на борту, высадилась первой и отправилась в королевскую резиденцию Палаццо Колли. Король, с другой стороны, крепко спал и съел плотный завтрак, прежде чем официально высадиться (впервые за время правления) во второй столице своего королевства. Радушный прием его порадовал, а вот королева записала, что монаршую чету встретили «без чрезмерного восторга». Фердинанда, похоже, нисколько не тяготили ни утрата Неаполя, ни смерть сына. Он продолжал твердить, что все наладится само собой достаточно скоро; а пока нужно пользоваться случаем, ведь на Сицилии отличная охота.

С учетом того, что жители Палермо никогда прежде не видели воочию своих короля и королеву, их радушие, каким бы оно ни казалось со стороны, выглядело примечательным. Безусловно, оно подпитывалось материальными надеждами, но во многом проистекало из того факта, что они наконец-то перестали ощущать себя безнадежными провинциалами, – во всяком случае, пока королевская семья оставалась на Сицилии, Палермо – а не Неаполь – был истинной столицей королевства. Для самой же монаршей четы Палаццо Колли, их официальная резиденция, стал настоящим шоком. Темный и сырой, этот дворец производил впечатление места, где никто не жил много лет (впрочем, здесь король и королева могли винить только самих себя). Кроме того, во дворце не было ни прислуги, ни даже каминов, поскольку в мягкие местные зимы таковых обычно не требовались, – однако зима 1798/99 года выдалась удивительно студеной, самой холодной в истории острова. Не нашлось и ни одного ковра. Власти Палермо не получали заблаговременного предупреждения о прибытии монархов, поэтому первые несколько дней должны были показаться тем поистине адскими, особенно после кошмарного путешествия. Мария-Каролина не делала секрета из своих чувств. Она писала герцогу ди Галло, неаполитанскому послу в Вене:

Я живу слишком долго, горе убивает меня… Я уверена, что не смогу жить дальше таким образом, и вряд ли выживу… Моя невестка страдает от чахотки и не заживется на этом свете. Что касается отца моих детей, мне лучше промолчать. Он не испытывает никаких чувств, кроме самолюбования, да и о том не слишком задумывается. Ему следовало бы осознать, что он утратил лучшую часть своих владений и доходов; но он озабочен лишь новшествами, которые его развлекают, и не беспокоится о том, что наш доход составляет всего четверть прежнего, что мы обесчещены, несчастны и втягиваем других в наши злоключения… Все здесь отталкивает меня. Наши провинции или Сорренто – я бы предпочла любое другое место.

Оправданно ли бегство Фердинанда и Марии-Каролины из Неаполя, да еще столь поспешное? Вероятно, да; они, конечно, не заслуживают обвинений в трусости, которым их так часто осыпали. Останься они в городе, их ожидало бы изгнание или даже насильственная смерть, и тем самым династия бы прервалась. Отбытием в Палермо, где они до сих пор считались правителями, монархи сохранили свой королевский статус в неприкосновенности и рассчитывали – если и когда ситуация на материке нормализуется – вернуть себе неаполитанскую корону. Не следует также забывать, что, принимая решение о бегстве, они следовали совету самого Нельсона. Тот между тем поселился у Гамильтонов. Он был полностью истощен и еще не до конца оправился от ранения в голову, полученного при Абукире. Он продолжал ссориться с адмиралтейством, и отношения с женой тоже доставляли ему немало проблем. Словом, он отчаянно нуждался в эмоциональной поддержке – и получил ее от Эммы Гамильтон. Многолетний опыт на поприще куртизанки сделал все остальное. Почти наверняка именно здесь, на Сицилии, началась их знаменитая любовная история.

Когда французские войска под командованием генерала Жана-Этьена Шампионне вошли в Неаполь в середине января 1799 года, выяснилось, что народные массы ведут себя куда воодушевленнее армии. Простолюдины – лаццарони – были готовы рвать захватчиков зубами и голыми руками; на протяжении трех дней в городе шли бои буквально за каждый дом. В конце концов лаццарони, конечно, сдались, но не раньше чем взяли штурмом и разграбили королевский дворец. Они сделали это с чистой – ну, или почти с чистой – совестью. Разве их король не носил прозвище il re lazzarone, то есть разве он не был одним из них? Пускай он их бросил, разве он не предпочел бы, чтобы его сокровища достались подданным короны, а не врагам-французам? Когда порядок удалось восстановить, некий французский офицер заметил: будь Бонапарт здесь лично, он бы, скорее всего, не оставил от города камня на камне; Неаполю действительно повезло, что Шампионне оказался умеренным и гуманным человеком. Он без лишнего шума и действуя дипломатично установил в городе Партенопейскую республику, по образцу французской революционной модели. Республику провозгласили 23 января, и она приобрела ряд сторонников среди итальянцев – хотя для всех было совершенно очевидно, что она возникла в результате завоевания и что единственной опорой новой власти является французская оккупационная армия.

Весть о разграблении королевского дворца стала для бедной Марии-Каролины очередным ударом судьбы. Хуже того, собственный муж обратился против королевы, стал обвинять ее в том, что это она заставила его ввязаться в «позорную» кампанию и уговорила призвать бесполезного фельдмаршала Мака. В начале февраля в Палермо случились беспорядки из-за роста цен на продовольствие. Королева писала тому же ди Галло:

Палермо охвачен бунтом, и я ожидаю серьезных волнений. Не имея ни войск, ни оружия, не располагая, в сущности, ничем, я готова ко всему, но совсем отчаялась. Здешние священники полностью развращены золотом, люди ведут себя, как дикари, знать колеблется в своих пристрастиях и отличается сомнительной верностью. Народ и духовенство, наверное, позволят нам уехать, если мы пообещаем согласиться на установление республики. Но знать против нашего отъезда, поскольку это сулит ей гибель, и она опасается демократии в стране. Она предпочла бы встать во главе народного движения и уничтожить нас, то есть королей и всех неаполитанцев…

Но спасение было близко – ближе, чем догадывалась королева. Кардиналу Фабрицио Руффо было в ту пору уже за шестьдесят. Он служил казначеем при папе Пие VI, но, когда его реформаторские предложения отвергли как чрезмерно радикальные, удалился в Неаполь, откуда вместе со двором перебрался в Палермо. Теперь он предложил высадить отряд в своей родной Калабрии – во‑первых, чтобы защитить область от дальнейших французских аннексий и от итальянских республиканцев, а во‑вторых, чтобы в конечном счете вернуть Неаполь короне. Он подчеркивал, что это будет поистине новый крестовый поход, и у него не было ни малейших сомнений в том, что все калабрийцы сплотятся вокруг креста.

При полной поддержке короля, королевы и Актона Руффо высадился на материк, как и планировалось, 7 февраля, всего с восемью спутниками. У него не было никакого оружия и боеприпасов; снаряжение составлял только стяг с королевским гербом на одной стороне и крестом на другой; под крестом была вышита надпись: «Сим победиши!» ^[130]. Этот стяг он вывесил на балконе принадлежавшей его брату виллы, а сам разослал энциклику всем окрестным епископам, духовенству, магистратам и важным людям, призывая каждого защитить религию, короля, отечество и честь семьи. Как различные адресаты отреагировали на этот призыв, к сожалению, неизвестно, но восемьдесят вооруженных лаццарони присоединился к Руффо почти сразу, а к концу месяца численность «христианской армии Святой Веры» выросла до 17 000 человек. Руффо был прирожденным вожаком и быстро завоевал любовь и доверие; а в 1799 году, писал его секретарь и биограф Сачинелли, «всякий из беднейших крестьян Калабрии держал распятие с одной стороны ложа и оружие с другой». 1 марта кардинал разместил свою «штаб-квартиру» в городе Монтелеоне, где располагалось казначейство области; ему выделили 10 000 дукатов и одиннадцать великолепных лошадей. Примеру последовали Катандзаро и Кротоне. Следует признать, что без проблем не обошлось. Разношерстное войско не имело понятия о дисциплине, новые «крестоносцы» вели себя ничуть не лучше своих средневековых предшественников; Кротоне, например, разграбили, да так, что город впредь не оправился. Подобные зверства не могли не повредить репутации самого кардинала, хотя он был мягок и милосерден и всегда предпочитал насилию мирные преобразования. Так или иначе, он, как говорится, задал тон, и его успехи вдохновили других: аналогичные движения стали появляться по всей Южной Италии. Сам Руффо, вернув короне Калабрию, пошел на восток, в Апулию, где его ожидал не меньший успех. К началу июня он стоял у ворот Неаполя – который, из-за блокады залива британским флотом, находился на грани голода.