История Сицилии - читать онлайн книгу. Автор: Джон Джулиус Норвич cтр.№ 67

Битва при Абукире – или, как ее иногда называют, Нильская битва – состоялась 1–2 августа 1798 года и стала одной из величайших побед в карьере Нельсона. Своими действиями он не только уничтожил французский флот, но и разорвал коммуникационную линию с Францией, оставив Наполеона без подкреплений, и расстроил все французские планы по завоеванию Ближнего Востока. Благодаря Нельсону великая египетская экспедиция – которая предусматривала краткий (и неудачный) набег на Палестину – сорвалась. Как всегда, Наполеон сделал все возможное, чтобы превратить поражение в победу. Турецких пленных провели парадом, захваченные турецкие стяги с гордостью демонстрировали публике. Но никто, меньше всего египтяне, не был введен в заблуждение. Впервые в своей карьере – но не в последний раз – Наполеон покинул армию и самостоятельно отправился домой; в пять часов утра 22 августа 1799 года он украдкой выбрался из лагеря и отплыл во Францию. Даже его преемник на посту командира, генерал Жан-Батист Клебер, не знал о бегстве Бонапарта.

Весть о победе Нельсона на Ниле была радостно встречена неаполитанским двором. В самом Неаполе ситуация быстро ухудшалась. Французы завладели Римом, где до того был послом брат Наполеона Жозеф Бонапарт. Генерал Луи Бертье привел армию в феврале 1798 года и, не встречая сопротивления, занял город. Храмы, дворцы и виллы подверглись разграблению. На форуме провозгласили республику. Престарелый папа Пий VI удостоился чудовищного обращения – с его пальцев насильно сорвали все кольца – и был отправлен во Францию, где вскоре и умер.

Что было делать Неаполю? Французы стояли буквально на пороге королевства; что может помешать им пересечь границу и кто способен их остановить? С захватом Наполеоном Мальты угроза сделалась еще ощутимее; как однажды обронил сам Нельсон, «Мальта – это прямая дорога к Сицилии». Неудивительно, что неаполитанцы возликовали, услышав о победе в устье Нила. Сэр Уильям Гамильтон писал Нельсону:

Поспешите сюда, ради всего святого, мой дорогой друг, как только служба Вам позволит. В моем доме Вас ожидает радушная встреча, и Эмма уже приготовила мягчайшие подушки, чтобы Вы могли дать отдых своим усталым конечностям…

Нельсон прибыл в Неаполь в конце сентября и был встречен как герой. Его чествовали не просто как человека, одержавшего блестящую победу над французским флотом, но и как спасителя города от неминуемого вторжения. Более пятисот лодок и барж окружили «Вэнгард», стоило кораблю войти в залив. Гамильтоны поднялись на борт, и Эмма устроила целое представление, которое репетировала на протяжении последних трех недель. Нельсон писал своей жене:

Ее светлость бросилась ко мне и с возгласом «Боже, разве это возможно?» она упала мне на руку [так в оригинале. – Авт.], будто лишившись чувств. Впрочем, слезы быстро сменились смехом.

Король тоже взошел на борт, но без Марии-Каролины, которая оплакивала смерть своей младшей дочери. Правда, королева, как и все придворные дамы, надела особый поясок с надписью «Viva Nelson». Через несколько дней, 29 сентября, Гамильтоны закатили роскошное пиршество на 1800 человек в честь сорокалетия героя; но для Нельсона посещение этого мероприятия стало досадной обузой. На следующее утро он написал лорду Сент-Винсенту:

Я верю, Ваша светлость, что спустя неделю мы все окажемся в море… Здоровье мое оставляет желать лучшего, а ликование этого несчастного двора нисколько не унимает мое раздражение. Это страна скрипачей и поэтов, шлюх и негодяев.

Следующие три месяца и вправду оказались кошмаром. Было решено перейти от обороны к наступлению. Австрийский фельдмаршал барон Карл Мак фон Лейберих ^[129] в начале октября 1798 года прибыл принять командование неаполитанскими войсками, которые выступили на север, имея в своих рядах дрожащего от возбуждения короля. (Тот факт, что он забыл объявить войну Франции, кажется, ускользнул от его внимания.) Публично объявили, что целью похода является восстановление Святого престола и освобождение Рима от французов. Разумеется, эта цель оказалась совершенно недостижимой: к началу декабря все больше и больше неаполитанцев, офицеров и простых солдат избавлялось от униформы и возвращалось домой. Королева – ни на миг не забывавшая о страшной судьбе своей сестры – несколько раз писала Эмме Гамильтон, упрекая народ в трусости, но когда и ее собственный супруг дезертировал, данная тема из ее писем исчезла. 18 декабря поступила депеша от совершенно деморализованного Мака, который признавался, что его армия, еще не участвовавшая ни в одном сражении, бежит без оглядки; фельдмаршал умолял их величеств отбыть на Сицилию, пока еще возможно. «Мне в голову не приходило, – писал Нельсон посланнику в Константинополе, – что вся королевская семья, заодно с 3000 неаполитанских эмигрантов, вдруг окажется под защитой флага Его Величества этой ночью».

Именно так все и было. Мария-Каролина паковала вещи три дня подряд, переправляя свою одежду, драгоценности и прочие ценные вещи по ночам в британское посольство, откуда под присмотром Эммы забирал королевское имущество на борт экипаж «Вэнгарда». Затем венценосное семейство, с Актоном и другими приближенными, покинуло дворец – в девять часов вечера в пятницу, 21 декабря 1798 года. Они бежали не в одиночку; большая часть английских и французских семей, проживавших в Неаполе, пожелала присоединиться к ним. Общее число беженцев приближалось, похоже, к двум тысячам человек (Нельсон говорил о трех тысячах), и подобное количество, безусловно, порождало серьезные проблемы с эвакуацией. К счастью, было известно, что в Неаполь идут другие корабли, в том числе один португальский и два неаполитанских линкора, около двадцати местных торговых судов и два малых греческих судна, предусмотрительно зафрахтованных сэром Уильямом.

Между тем погода отнюдь не благоприятствовала отплытию. Ветер усилился до штормового, переправа на шлюпках с берега, казалось, длилась вечно, многие из замерзших и промокших пассажиров пребывали в состоянии ступора, из которого их не могло вывести даже восхождение на борт корабля в ранние утренние часы. Нельсон разместил королевскую семью с теми удобствами, какие только мог обеспечить: собственную каюту он предоставил в распоряжение женщин и детей, а мужчин поместили в кают-компании; корабль продолжал стоять на якоре, но его качало и швыряло из стороны в сторону, будто в открытом море. Мучения затянулись на добрые сорок восемь часов, и конвой оставался в заливе из-за ураганного ветра – и обычной неаполитанской сумятицы.

Тем временем жители Неаполя прознали о том, что монарх собирается их покинуть. Было объявлено, что король отправляется на Сицилию за подкреплением, – но какие подкрепления можно найти на Сицилии? Целые делегации устремились к «Вэнгарду», умоляя его величество остаться, но Фердинанд был непреклонен. Подданные, сказал он, его предали; он вернется только после того, как они предъявят убедительные доказательства своей верности. А пока оставаться в столице означает подвергать жизнь угрозе.

Лишь вечером в воскресенье, 23 декабря, конвой наконец снялся с якоря. Погода не стала лучше; на самом деле на следующий день – в канун Рождества – Нельсон записал, что «ветер дует сильнее, чем мне когда-либо приходилось видеть с тех пор, как я вышел в море». Паруса разрывало в клочья; поступила даже команда приготовиться срубить грот-мачту. Среди благородных пассажиров «Вэнгарда» царила настоящая паника; лишь Эмма Гамильтон и один из советников короля не утратили присутствия духа. Эмма вела себя превосходно: она ухаживала за стонущей королевой, утешала королевских отпрысков, словно это были ее собственные дети, и отдала им свое постельное белье, когда выяснилось, что на всех белья не хватает. Нельсон не скрывал своего восхищения и подчеркивал в письме, что она ни на миг не прилегла за все время пребывания на борту. Что касается сэра Уильяма, тот сидел в каюте с заряженным пистолетом в каждой руке – он объяснил жене, что не намерен погибать, «нахлебавшись соленой воды». Австрийский посол граф Эстергази выкинул за борт инкрустированную самоцветами табакерку, на внутренней крышке которой была миниатюра его обнаженной любовницы, ибо «поистине нечестиво хранить при себе столь неподобающий предмет на пороге (как он думал) вечности».