Исповедь о женской тюрьме - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Агапеева cтр.№ 9

— А-а-а, понятно.

— Сможешь меня заменить, когда я уйду. Будешь коногоном?

Я что-то промямлила в ответ, потому что была уверена, что это дело не одобряется охранниками, и я не знала, какие положены санкции, если меня поймают?

— Ладно, научишься, — махнула Валя рукой.

В каждой камере существовал человек, ответственный за поддержание вот такой «веревочной» связи. Ведь важна была не только детская переписка, не несущая в себе никакой нагрузки, но таким образом вся тюрьма общалась между собой. Подельники могли обсудить линию защиты, согласовать показания на допросах, чтобы не попадать впросак, приструнить кого надо, узнать как дела и не нужно ли чего. В тюрьме много своих законов, и хоть каждая камера была изолирована, но информация доходила до каждой без проблем, благодаря тюремной «социальной сети».

Как только наступал вечер, каждая камера должна была «построиться» — так назывался этот процесс. Веревка, протянутая из одной камеры в другую, называлась «дорога». Если посмотреть на тюрьму ночью снаружи, то можно было бы увидеть что-то типа всемирной паутины: из каждой камеры свисала веревка, которая соединяла ее с соседней: вверх, вниз или вбок. Некоторые камеры находились на весьма важных пресечениях дорог, образующих перекрёстки, через которые шла вся тюремная почта. И если некоторым камерам было лень строиться каждую ночь, то для жителей камер, находящихся на перекрестках, выбора не было, ночное построение было их обязанностью. Вот таким образом могли общаться между собой подельники. Человек, ответственный за построение и почту, назывался «коногон». Валя продолжала мое обучение, она была не прочь поболтать и рассказывала обо всех премудростях:

— Я сейчас коногон.

— И что ты делаешь?

— Для начала делаю причал.

— Это что такое?

— Вот эта трубка, — она показала скрученные газеты. — Ничего сложного. Просто скатываешь газеты трубочками и вставляешь одну в другую до нужной длины.

Иногда причал мог быть и коротким (сантиметров пятьдесят), но при сильном ветре или для того, чтобы «построиться» с отдаленной камерой он мог достигать в длину два-три метра. У некоторых камер причал был деревянный, сделанный из половой доски. Его можно было аккуратно вставить назад в щель в полу, и он становился незаметным. Нам так не посчастливилось, поэтому причал был бумажным.

— Потом коногон должен уметь плести коня.

Я улыбалась — все эти слова звучали смешно. «Конем» называлась веревка, при помощи которой осуществлялось «построение». Плели веревку из ниток, распустив чью-нибудь вязаную кофту.

— Я тебе потом покажу, как это делается. Вообще, мы тут строимся только с малолетками сверху, они сами коня делают. Девчонкам не часто приходится этим заниматься. Но иногда наши детки просят нитки, тогда надо обязательно им помочь.

Коногон был в ответе за доставку почты, должен был не спать всю ночь и делать еще бог знает что. Разговор стал интересен, хотя мне казалось, что запомнить все эти слова и их значение просто невозможно. Я ей так и сказала:

— Я никогда этого всего не запомню.

— Запомнишь. Я тут сама всего месяц. Через неделю будешь говорить на тюремном.

Эта перспектива меня не очень обрадовала. Раздался стук — три раза — означающий «забирай коня». Валя бросилась за почтой.

Счастливый коногон протянул мне послание, написанное корявым детским почерком на клочке бумаги. Я с огромным интересом развернула «маляву» ^[1]. Мальчика звали Денис. Он писал о себе, как выглядит, сколько ему лет, из какого города. Потом просил написать о себе. Вот так завязывались все знакомства. И я, уже мало чем отличаясь от остальных, уселась строчить ответ. Ночь действительно прошла очень быстро, интересно и весело. Денис оказался весельчаком и писал шутки и смешные рассказы из его приключений на свободе, так что я покатывалась со смеху.

Рано утром было всеобщее построение. Камеру открыли, и мы все вышли в коридор для пересчета. Потом отправились назад. Такое происходило каждое утро, и вскоре я приловчилась сквозь сон, только услышав грохот открываемой двери, подскакивать и, не просыпаясь окончательно, выходить в коридор. Это стало ритуалом. После взбиралась к себе и вновь погружалась в сон до самого обеда.

Первые дни я находилась в постоянном напряжении и страхе. Старалась как можно реже спускаться с третьего этажа и показываться кому-то на глаза. Я прислушивалась и приглядывалась, запоминая все, что могло пригодиться. Утром какая-то мрачная женщина сказала мне спуститься и поесть. Я сначала было отказалась, считая, что за еду мне платить нечем, но женщина настаивала, и мне ничего не оставалось как спуститься. Переживала я, как оказалось, зря. Мне выдали пластмассовую коробочку из-под масла, в которой была казённая каша. Вкуса омерзительного, но я через силу запихнула ее в себя, не зная правил данного общества. Возможно, если я начну кривиться, это воспримут как-то не так? К тому же, я видела, что многие едят с удовольствием. Никто на меня не обращал внимания, не пялился, все занимались своими делами и не проявляли никакой агрессии.

То и дело слышались песни и смех. И хоть на свободе я никогда не жаловала шансон и песни на тюремную тематику, а здесь они брали за душу. Тетя Женя была просто звездой. Она постоянно рассказывала забавные истории из жизни и все, открыв рот, слушали. Это было интересно и очень смешно, в ней поистине пропадал огромный талант. Она умела собрать аудиторию. Девушки постоянно просили ее что-то рассказать, а Женя была рада и, в свойственной только ей одной манере, язвительно и грубовато рассказывала о своих приключениях. С подобными ей людьми я раньше не сталкивалась: все мои знакомые пятидесятилетние женщины были учительницами, библиотекарями или бухгалтерами. Спокойные и уравновешенные, они совсем не походили на тетю Женю. Последняя, несмотря на свой возраст, была задорной и хулиганистой, она воспринимала окружающий мир, совсем не так как привыкла я. Например, она рассказывала, как пошла к своему женатому любовнику домой и закидала его окна комьями грязи, потому что он не звонил ей несколько дней. Я в другой жизни, наверное, пришла бы в ужас от подобных речей, но здесь, слушая Женю, мы просто катались от смеха, представляя себе описываемую картину.

Как-то раз она подозвала меня к себе и решила познакомиться поближе. Первым вопросом, который смотрящая задала мне, был вопрос о статье. То есть о том, за что меня сюда «направили». В тюрьме твоя статья была чем-то вроде визитной карточки: по ней определяли многое. Я и сама, спустя каких-то пару месяцев, могла с первого взгляда распознать, какая статья у новенькой, только вошедшей в камеру. По статье могли определить положение человека, его возможности и то, чего от него ждать. Если это была немолодая женщина, обвиненная в экономических преступлениях, то относились к ней уважительно, у нее всегда были самые вкусные продукты и дорогие вещи. Они имели хороших адвокатов, и начальство тюрьмы их не третировало. Чаще всего для них отводилась отдельная камера, но случаи бывали разные. Если же новенькая была наркоманкой из отдаленного крымского городка, то всем враз становилось ясно, что ждать этой несчастной нечего.