Исповедь о женской тюрьме - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Агапеева cтр.№ 11

Через тридцать минут, когда у меня окоченели руки и ноги, нас наконец-то повели назад. В камере было тепло, и давали обед. Попробовав это варево, я поняла, что есть его не смогу, поэтому залезла к себе на третий этаж и уснула. Да так быстро и крепко, что и предположить не могла.

Так прошел первый день. Я практически ни с кем не общалась, сползая со свой нары, только чтобы сходить в туалет и поесть. Но так как еду эту есть было невозможно, то тут же возвращалась к себе назад. Никто меня не трогал и вообще не обращал никакого внимания. Я же, в свою очередь, могла наблюдать и слушать. Думаю, что это было наиболее правильное поведение. Интуитивно я поняла как себя надо вести. Я приметила и запомнила все детали поведения других женщин, никому не докучая при этом вопросами. Очень неприятным для меня был вопрос посещения туалета. Для этого был придуман целый ритуал. Нужно было громко сказать, что ты туда идешь, чтобы никто не ел при этом (бред бредом, но он соблюдался). Чтобы запах не убил наповал жителей камеры, нужно было жечь газеты, сидя в туалете. Это хоть как-то отвлекало от глаз страшного мужика, спящего рядом с туалетом. Слава богу, что ела я в то время настолько мало, что ходить жечь бумагу мне приходилось крайне редко.

Ночь прошла в переписке с мальчишками сверху. Все было относительно спокойно, никаких нарушений, драк и скандалов. Я могла курить, стряхивая пепел в спичечный коробок, наблюдать за Валей, которая с наступлением ночи становилась очень активной и беседовать с соседями по третьему этажу. Ими были: старая глухая бабка, лежащая рядом; женщина на наре напротив — неопределенного возраста, она все время копалась в пакетах и раздражающе шуршала ими; еще напротив лежала толстая молодая девушка, недовольно взирающая по сторонам. Она сказала мне:

— Тебе хорошо, ты такая худенькая. У меня сейчас депрессия начнется.

Я не знала, что на это ответить, поэтому промолчала. А сама думала: чем чревата ее депрессия?

За бабкой виднелся еще один силуэт, но рассмотреть ту жилицу я не сумела.

Валя хихикала, получая почту, прыгала с нары на нару, передавая письма. Все ходило ходуном, но она не обращала на это внимания. Снизу доносились взрывы хохота, но понять, что вызвало общее веселье, было нельзя. Здесь, наверху, почти никто не общался между собой, все старались спать, потому что делать было нечего. Бабка Нина увидела у меня книгу и попросила почитать. Я с радостью поддержала наше знакомство, и Нина с довольным видом принялась за чтение.

Наутро нас повели в баню. Банный день должен был быть раз в неделю, но девушки сказали, что обычно до них доходит очередь только раз в две недели. Поэтому банный день был радостным событием. Собирались туда, как на вокзал, с огромными сумками. Наша тетя Женя была очень пронырливой и настойчивой женщиной. Она знала, кому улыбаться и как общаться, и договорилась, чтобы нас повели в лучшую банную комнату. В этой комнате был небольшой предбанник со скамейками, на которых мы оставили одежду, и пошли непосредственно в душевую. Она была довольно просторной. Не знаю, зачем столько желанного пространства здесь тратилось на это помещение, потому что работали всего пять душей. Это были ржавые палки, торчащие из бетонного пола. Вода из них текла еле-еле, тонкой ниточкой. И вот под этими пятью тонкими струйками должно было помыться двадцать женщин. Ощущение не из приятных. К тому же в этих тюках женщины притащили постельное белье и одежду, и затеяли грандиозную стирку. Воды, естественно, катастрофически не хватало, и я думала, что же тогда ожидать от худшей душевой?

Я старалась не смотреть по сторонам, никого не разглядывать и как можно скорей вымыться и уйти одеваться. Стирать мне тоже было особо нечего, да и нечем — ни мыла, ни порошка у меня пока не было. Конечно, представления о том, что происходит в американских душах, уже тускнели, но все же я еще не настолько приспособилась к тюремным условиям, чтобы чувствовать себя здесь комфортно. Женщины смеялись, терли друг другу спины и мыли головы. В какой-то миг я обернулась и увидела Лилиана. Так звали того мужика с нары над туалетом. К моему удивлению он оказался женщиной. Старой (лет пятидесяти), почти без груди, с широкими мужскими плечами, но определенно женщиной. Она тоже уставилась на меня, и мне стало стыдно за то, что так ее разглядываю. Но ей явно было не привыкать, она хмыкнула и стала мыться дальше. А я все изредка косила взглядом в ее сторону. Еще один мой страх развеялся.

После бани мы чуть не бегом бежали по холодным бетонным коридорам, хохоча и подпрыгивая, а потом всей камерой завалились спать. Сон был почему-то просто чудесным — камеру проветрили, пока нас не было, никто не успел еще накурить, и я отрубилась до обеда. Проснувшись, поняла, что научиться радоваться можно чему угодно и где угодно. Меня отпустил вечно сжимающий страх, и стало хорошо. Я смогла по-другому теперь смотреть на своих сокамерниц, это были просто девчонки такие же, как я, и даже страшный Лилиан оказался простой женщиной Лилей. Никто никого не бил, ничего не отбирал и все эти тюремные «понятия» были сведены к минимуму. Может, где-то все страшней, но здесь было спокойно и не страшно.

Конечно, теперь, когда страх меня отпустил, за дело принялась тоска. Очень хотелось домой, в свою постель. Хотелось пойти туда, куда хочется и делать то, что хочется. Хотелось увидеть близких, погладить собаку. Интересно, что делал сейчас мой любимый? Наша совместная жизнь только началась, и думать о том, выдержат ли наши отношения такое испытание, было страшно. Я даже понаслышке не знала, как реагируют мужчины на подобные события. Мне хотелось верить, что он не бросит меня, но надолго ли его хватит?

Я поняла в какой-то момент, что есть миллион вещей, которые начинаешь ценить, когда их нет рядом. Это простые и банальные истины, их мусолят постоянно и говорят об этом, но главное — не стоит о них забывать. Когда все это есть — можно быть счастливым. Я поняла даже больше — можно быть счастливым, даже когда этого нет. Это просто состояние души и оно совершенно не зависит от благ.

Когда страх ушел — пришлось смотреть правде в глаза. Теперь настало время подумать о своей судьбе, о том, что ждет меня в будущем. Любой, находящийся в заточении, надеется на то, что свершится чудо. Даже те, кто точно знает, что ничего им не светит, что им грозит десять лет и никакого помилования ждать не приходится, все равно надеются на чудо. Так мы устроены. Ни одного человека я не встретила там, кто смирился бы со своей участью. Каждый раз, уезжая на суд, человек надеется, что не вернется. И хоть статистика вещь упрямая, но смириться с ней не может никто.

Так же и я. В глубине души я понимала, что выбраться отсюда будет очень сложно, но казалось, что моя судьба уготовила мне нечто большее, чем долгие годы за решеткой. Жизнь моя еще и начаться не успела, а обернулась так трагично. Ведь сколько написано книг, сколько снято фильмов о том, как главные герои, превозмогая все невзгоды, наконец, становятся счастливыми. Добиваются своего, восстанавливают справедливость. Ни одна такая история не заканчивалась тем, что главного героя отправляли в заключение на десяток лет, и все забывали о нем. Я казалась себе особенной, не такой как остальные, думала, что мне уготована другая участь. Я видела себя на месте именно того славного главного героя, а не забытой шестеренки в механизме системы. Думаю, что была не одинока в своих мыслях, каждому узнику кажется, что его дело самое важное, вопрос самый интересный и что есть люди, которым не наплевать.