Вообще любые предметы, попавшие в камеру, становились валютой. Самыми ценными являлись сигареты. Их здесь всегда катастрофически не хватало. За сигареты в тюрьме можно купить все. За пачку хороших сигарет даже охранники с удовольствием выполняли твои просьбы. Очень ценились конверты с марками — ведь можно было послать весть на волю, но для этого конечно надо, чтобы кто-то согласился это сделать.
Еда! Наконец-то у меня была еда. Поначалу мне показалось, что ее очень много — объесться. Но позже я поняла, что этого недостаточно, ведь передачи разрешались только раз в две недели, а количество передаваемой еды строго ограничивалось весом. До сих пор не пониманию, зачем создавать такой искусственный голод в тюрьме? Не разрешалось передавать множество продуктов, которые были доступны и питательны. Это объяснялось тем, что готовить их негде и поэтому они ни к чему. Не разрешались ни фрукты, ни овощи, потому что они портились. Самое смешное было в том, что разве кто-то позволил бы здесь, в этом голодном царстве, портиться фруктам? Нельзя было передавать ни масло, ни хлеб, ни тем более молочные продукты. Что же можно?
Сухие супы, сало, очень сухую (и дорогую) колбасу. Сухари (как же без них), шоколад. Весь этот набор ограничивался весом в пятнадцать килограммов. Могли ещё и вещи засчитать в этот вес, тогда оставалось вообще катастрофически мало.
Иногда в передаваемых продуктах родственники исхитрялись спрятать письмо. Например, в куске мыла можно было проделать дыру и засунуть туда послание. Те же самые манипуляции проделывали и с большим куском сала. Иногда, ничего не подозревающий арестант обнаруживал в бутылке с вареньем письмо от родственников, и эта находка оказывалась чудным дополнением к сладкому.
Тогда в первые дни после передачи я была на седьмом небе. Женя сказала мне, что надо угостить камеру и дать на всех супов и сигарет, что я сделала с радостью. Счастьем хотелось делиться! И когда позже девчонки пили чай и ели мой суп, то со всех этажей сыпались благодарственные слова. Это было очень приятно. В день передачи ты становишься самым важным человеком в камере. Большинство людей ведь такие: они так и льнут к богачам. Этот богач может никогда и не дать ни копейки, но люди все равно продолжают лебезить пред ним. Вот и здесь все было точно так же. Это был как целый мир, просто сжатый до размеров одной камеры. А в ней уже были свои управленцы, богачи и фавориты. Свои рабочие и подхалимы. Здесь все могло встать с ног на голову. Никого не интересовало, кем ты была в прошлой жизни, пусть хоть самая разбогатая фифочка, если нет передач, то ты становилась низшей кастой. Конечно, чаще всего, тем, у кого было что-то на воле, приносили и передачи. Если денег было много, то и передачи были хорошие. Так что баланс сохранялся.
Женя, посмотрев на мои «прибыли», тут же приняла решение переместить меня на второй этаж. Причем на нару прямо над собой (сама она спала на первой), которая как раз только освободилась. Это делало меня просто привилегированной особой. В чем заключались эти привилегии? Во-первых, я спала теперь прямо напротив окна, и у меня был самый лучший доступ к кислороду. Во-вторых, с тех пор я больше ни разу не осталась без еды и сигарет. В-третьих, могла не дежурить по камере (мыть пол и унитаз). В остальном я получила просто более уважительное отношение со стороны сокамерниц, которые теперь должны были считаться с моим мнением. Никто не конфликтовал со мной, потому что я имела поддержку в лице Жени и остальной семьи.
Здесь на втором этаже был совсем другой мир и другая жизнь. Я попадала в центр всех развлечений, смеха, сплетен и разговоров. Контингент был другим, нежели на третьем этаже, где находились старые и обездоленные. Думать, о живущих наверху, мне теперь не хотелось. Мир такой — молодость, средства и удача дают кому-то привилегии, остальные ждут своей очереди. Было ли мне их жаль? Иногда, но не так чтобы часто. Они знали, что сердце у меня доброе, что еще не зачерствело от пребывания в этих стенах, поэтому часто обращались ко мне с просьбами. Люди просили мыло, спички, сигаретные окурки. Последние тоже ценились в тюрьме, потому что, посидев какое-то время без сигарет, мы делали самокрутки и козьи ножки, забивали их табачком из сигарет и наслаждались.
Весь мир стал другим вокруг меня. Словно меняешь плохой район на элитный. Лица более молодые, доброжелательные. У меня тут же появилась куча подруг, которые хотели знать обо мне все на свете.
— Расскажи, кто ждет тебя на свободе? — спрашивала Валя.
— У меня есть парень.
— Да? Это он передачу принес?
— На списке почерк моей сестры, но они общаются. Уверена, что делали они это вместе.
— А чем он занимается?
— Работает в иностранной компании. Он очень умный и считается хорошим специалистом. А еще у него свой небольшой бизнес. Он пока не приносит денег, но мы очень хотим стать независимыми и не работать на кого-то всю жизнь.
— Здорово! Вот он греть тебя будет!
— Греть?
— Передачи носить. Мой муж ни одной передачи за месяц не принес.
— Почему?
— Да козел он потому что. Бухает, наверное, где-то и плевать хотел на меня. А вообще ты особо не рассчитывай на парня своего.
— Почему?
— Да потому что все они одинаковые. Пару раз может еще и принесет что-то, а потом как поймет, что ты здесь надолго, тут же найдет себе другую. Их и на свободе полно, зачем ему зэчка?
— Он меня любит, — сказала я уже не очень уверенно.
— Дай-то бог, — вздыхала Валя, качая головой. Она не верила в любовь и хорошие отношения.
Меня совсем не обижало, что дружить со мной стали только после того, как я перебралась на второй этаж. Выглядело это так, будто теперь мы стали соседями и нет ничего странного в том, чтобы познакомиться с человеком живущим поблизости. Не поедешь же в другой район знакомиться с кем-то?
Никто не пытался у меня что-то забрать, и если я и делилась с ними, то только потому, что хотела этого. Они делились в ответ и нужда здесь почти не ощущалась. Я могла, конечно, спрятать все свои сокровища и надуть щеки от важности — никто бы не стал отнимать, но зачем? Сидеть одной, как мальчиш-плохиш и набивать щеки? Мы умели сделать жизнь таких жадин невыносимой, они становились объектами постоянных насмешек и подколов.
Любой, кто жил в коммунальной квартире или слышал анекдоты об этой жизни, может представить себе жизнь подобных отщепенцев.
Вообще передачи получали очень мало женщин. Это происходило по разным причинам: женщина была либо одинокой, либо попадала в тюрьму вместе с мужем, либо от нее отворачивалась родня. Последнее происходило, как ни печально, довольно часто. Мужья чаще всего тут же забывали, что у них есть жена, многие даже на суд не являлись, не говоря уж о передаче. История моей любви так сильно интересовали сокамерниц, потому что мой парень был чуть ли не единственным, кто не бросил арестантку. Девчонки вздыхали и мечтали найти себе такого же.
Именно потому, что передачи получали единицы, они так ценились.