— А что делать, если кто-то будет приставать?
— А что ты на свободе делала? Захочется — уступи.
— Фу, ты что, никогда.
— Ой, не зарекайся. Мало ли что. Срок долгий у тебя.
— Отстань, — смеялась я.
Ходили слухи о какой-то огромной женщине, двухметровой боксёрше, которая одной левой могла уложить здорового мужика. Даже ее подельники не распознали в ней женщину. Похоже, мои тюремные страхи возвращались. Что делать, если на тебя обратит свой взор такая? На свободе я могла водить за нос любого мужчину, а с женщинами все намного сложней. Она обладает такими же уловками, как и я, имеет жизненного опыта побольше моего, и обмануть ее будет непросто.
В конце августа у меня был день рождения, мне исполнялось девятнадцать. Этот день прошел, как и все другие. Я накрасилась, постаралась уложить отросшие волосы и ждала вестей, а может и родных в гости с подарками. Но ничего не произошло. Говорить кому-то, что у меня день рождения, не хотелось, и он просто прошел, не принеся никаких сюрпризов. Я погрустила, поплакала ночью, а утром был опять новый обычный день.
Еще из всего пребывания на касачке я запомнила уборку. Каждый день проводилась влажная уборка комнаты, туалета и коридора. Мыли все это три раза в день дежурные. Так и мне посчастливилось побыть дежурной. Раньше я привыкла платить за уборку камеры, но здесь каждая такая уборка стоила пачку сигарет. Так как я была стеснена в средствах, то пришлось все делать самой. В самом мытье пола, в принципе, не было ничего сложного, хотя комната была очень большой, и надо было помыть под каждой кроватью, и каждое такое мытье пола занимало как минимум час. Но в тот день должна была прийти проверка и после того, как я помыла пол, прибежала Юля и в ужасе закричала: — Кошмар, Ира, посмотри на пол!
— А что такое?
— Он весь в разводах. Вымой заново.
— Ты что, я только закончила.
— Ничего не знаю, придет проверка, и мне выговор влепят. У меня уже есть один.
Пришлось перемывать. Но дело в том, что на том линолеуме, как я ни старалась, все равно оставались следы от воды. Юля опять ругалась, а я уже изнемогала. Наконец мне пришло в голову найти сухую тряпку и после мытья, ползая на четвереньках, вытереть пол насухо, избавляясь от разводов. Устала я в тот день просто смертельно, возненавидев швабру и тряпку навеки. Радовало теперь только то, что следующее мое дежурство будет очень не скоро. Конечно, мытье пола — не беда, но если простая уборка валила меня с ног от усталости, что же будет со мной на рабочке? Плохое питание без витаминов, отсутствие физических тренировок делали нас немощными, даже при том, что здесь мы все время лежали. У всех развивалась гиподинамия, и мышцы становились дряблыми. Неудивительно, что женщины казались такими изможденными.
А еще через день в комнату влетела Юля и закричала:
— Ну что, танцуй. — У нее в руках был крошечный клочок бумаги.
— Что это?
— Телеграмма. Тебе. Танцуй.
— Сигареты подойдут?
— Ага, — она радостно бросила мне на кровать бумажку.
Я стала читать: «Приговор отменили. Будет новый суд. Ты возвращаешься. Мама».
Я, все еще не веря свои глазам, подскочила и стала прыгать по комнате, вопя и хохоча. Все с завистью смотрели на меня, ведь отсюда уезжали крайне редко.
— Советую не возвращаться, — буркнула Тома.
— Не вернусь, — ответила я, скорее самой себе, чем ей. — Ни за что не вернусь.
Глава 7
Благодаря полученной телеграмме я знала, что жить здесь мне осталось недолго. Но документы мои отправлялись этапом и пока начальник тюрьмы их не получил, я ждала. Так в ожидании провела еще дней семь. Все это время я порхала, и мне не могли испортить настроения ни Тома со своей пассией, ни даже грустная Света, которая не хотела со мной расставаться. Я была настолько рада возвращению домой, что не могла грустить вместе с ней.
Мне завидовали, но и желали успехов и удачного пересмотра дела. Хотя в основном никто не верил в чудесный исход апелляции, но чем черт не шутит?
Кроме слухов о том, что человека можно выкупить из лагеря, также говорили, что можно и из зала суда: заплатить судье или каким-то образом подделать документы о приговоре или назначении в лагерь. Не знаю. Я не сталкивалась с подобным. Все, с кем я сидела, получили свои сроки, но все эти люди не имели денег для подкупа, поэтому никто и не рассчитывал на подобных исход. Единственным примером была Наташа, история которой была покрыта тайной.
Известно было лишь то, что Наталья смогла облапошить государство на миллион долларов. Эта история звучала фантастично в нашей тюрьме, среди болезных нар и беззубых наркоманок. Но уверенность Наташи в благополучном разрешении проблемы вселяла веру. Она прокрутила это дело вкупе со многими высокопоставленными чиновниками, поэтому была уверена, что пойдет домой. Заговори она, и все ее подельники тоже отправились бы на нары. Допустить этого конечно никто не мог, и они потянули за все ниточки, чтобы дело замять. И хоть мы искренне и бесконечно радовались за Наташку, но некая несправедливость просматривалась. Человек с миллионом отправлялся на Кипр (это была ее мечта и уверена, что она ее осуществила), а за фальшивую банкноту — на три года в тюрьму.
Я все еще надеялась на справедливость. На то, что теперь все будет по-честному, что мои действия интерпретируют как самооборону. Мечты, мечты…
В тот день, когда прибыл этап иэ Днепропетровска, меня этой же машиной отправляли назад. Я виделась на прогулках с Катей и сказала, что уезжаю. Вот кто искренне радовался за меня, подпрыгивая и хлопая в ладоши. Ее коротенькая форменная юбочка подпрыгивала вместе с ней, отчего Катя казалась пионеркой из детского лагеря. Катя написала письмо для Андрея-Шприца, и мы расцеловались через сетку.
Этап прибыл до обеда, и мне приказано было как можно скорей собираться. Пожитков у меня не прибавилось, к тому же я отдала почти все вещи Свете. Так что готова была за пятнадцать минут. Проводить меня могли только до лестницы, я распрощалась со Светой и Юлей, обменялась адресами и обещала писать. Удержать меня на месте уже не мог никто. Моим проводником оказалась миловидная молодая женщина, которая теперь, когда я уезжала из стен их лагеря, говорила со мной как с равной. Так как обед на касачке мне уже был не положен, она отвела меня в столовую лагеря. Здесь все уже пообедали, поэтому столовая не успела меня смутить количеством людей. Зал был совершенно пуст.
Сама столовая меня удивила. Она напоминала обычную столовку из советских времен. Большое квадратное помещение, стол с подносами, окошко для выдачи еды. Над окошком висело меню. На обед был суп и кэша. Рядом с блюдом указывался вес, и, когда я подошла с подносом к окошку, женщина, налив тарелку супа, поставила ее на весы. Видимо глаз у нее был наметанный, потому что она удовлетворилась результатом. Таким же образом поступила и с кашей. Я получила свою порцию и направилась к столику. Здесь было много квадратных столиков на четыре персоны, застеленных клетчатыми клеенками. Очень мило. Хотя, наверное, когда столовая переполнена, все выглядит по-другому. Склонившись над тарелкой, я удивилась количеству еды. Очень жидкий суп, практически вода, и всего половина тарелки. Попробовав, я поняла, что есть его не смогу. Это было почти то же варево, что и на транзите — кабачковый суп. Отставив тарелку, съела несколько ложек пшеничной каши. На этом обед был закончен. Неудивительно, что женщины здесь такие истощенные. Таким количеством еды можно было накормить разве что трехлетнего ребенка.