Исповедь о женской тюрьме - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Агапеева cтр.№ 39

— Привет, — весело кричала я и махала им рукой.

Я была похожа на кинозвезду в свой звездный час, улыбаясь самой ослепительной улыбкой.

— Как твое имя, красавица? Из какой камеры? Можно тебе написать?

Я ответила — и такой поднялся гвалт! Охранники стали орать на мужчин, а меня поволокли скорей мимо. Но тут один из заключенных стал вырываться и кричать:

— Так ведь это же моя Иришка! Дайте мне поговорить! Иришка, не уходи, — он вырвался и бросился за мной следом.

Опешивший конвойный ничего не предпринимал и тупо смотрел вслед этому парню. Я остановилась. Порыв этого молодого человека был не до конца мне ясен. Я его не узнавала. Но во время моих вылазок к адвокату и следователю, я перезнакомилась с кучей парней, а потом со всеми переписывалась и писала «люблю». Это был просто обычай, все так делали, и я и вообразить себе не могла, что кто-то всерьез увлечется мной. Он добежал до меня и бросился обниматься. Мне стало не по себе. Чужой человек, которого я совсем не знаю, испытывает чувства, на которые я не могу ответить. Это было странно и нелепо. Да и боязно. Остальные улюлюкали и галдели. Вырвавшись из объятий, я не нашла ничего лучшего, как спрятаться за спиной моего провожатого.

Ситуацию разрешила собака. Она лучше знала свою работу, чем конвойные, и резкое движение заключенного восприняла как угрозу или побег. Она бросилась за ним, волоча за собой охранника. В последний момент он все же смог совладать с овчаркой, натянув поводок в тот момент, когда она была готова вцепиться парню в ногу.

Влюбленный не обращал внимания ни на собаку, ни на охрану. Ловил мой взгляд и пытался поймать за руку. Все время повторял:

— Это же я, это же я.

— Кто именно? — не удержалась я.

— Серега. Киллер.

— Конечно, я поняла, Сережа, — теперь-то уж я действительно поняла, кто это.

Наконец, Киллера оттащили, огрев несколько раз дубинками, и затолкали в душевую. Собака надрывалась, ее громкий лай разносился эхом по длинному бетонному коридору. Повернув за угол, мы с конвойным облегченно вздохнули. Переглянулись так, словно оба избежали беды.

— Доигралась? — устало спросил он.

Я промолчала. Веселое настроение улетучилось. Мы шли молча по коридору, слушая только собственные шаги, эхом отражающиеся от пустых стен.

На следующий день мне сказали, чтобы собиралась на этап.

Это известие шокировало. К такому повороту я была не готова. По идее, пока составлялась и отправлялась апелляция, меня должны были оставить в СИЗО. Приговор ведь еще не вступил в законную силу. А в ИТК отправляли уже отбывать наказание. Но, по всей видимости, вчерашний инцидент дошел до ушей начальника тюрьмы, и он решил избавиться от проблемы. Его, конечно, можно было понять, но я чуть не плакала.

Меня пугала неизвестность, ведь «зона», это не просто страшное слово, таящее в себе опасности, а новая жизнь. Там все было по-другому. Я не общалась здесь ни с одной женщиной, которая побывала бы там однажды. Ведь все мы были впервые осужденными и находились в одной упряжке. А там — совсем другие законы и люди. Количество этих людей огромное, и они ведь не были ограничены одной камерой. Опять мое воображение рисовало страшные картины. И если здесь я была своей, то там могла и не прижиться.

Настроение было испорчено, я не могла связаться с семьей, и ситуация получалась безвыходной. Мне казалось, что как только я покину стены СИЗО, то обо мне все забудут. Что назад дороги уже не будет. Ведь оттуда так просто не возвращаются. Что начальство тюрьмы расценивает подачу апелляции как простую формальность. Никто надолго не задерживался в камере для осужденных. Некоторые даже мечтали как можно скорей отправиться в лагерь и начать новую жизнь — пойти

на работу и сменить однообразие нашего существования. Со мной было не так. Захотеть уехать туда означало для меня признание собственного поражения. Я не могла смириться. Хотелось вылезти вон из кожи и что-то сделать, изменить свою судьбу. Как часто люди могут что- то сделать, но не делают, а я в те дни была готова на все, но повлиять не могла ни на что. Меня словно связали по рукам и ногам, и я наблюдала со стороны за своим телом, которое было теперь мне не подвластно. Впервые без надежды на освобождение я почувствовала себя рабом.

Угрюмо собирала вещи. Как оказалось, у меня даже не было подходящей сумки для этапа. Половину вещей пришлось раздать девчонкам. Обменяла свое любимое платье на небольшую пластиковую сумку. С таким сумками челноки ездят за товаром, у нас же они назывались этапными. Цена такой сумки была гривен пять, я же обменяла ее на дорогущее платье. Ценность вещей здесь была совсем иной.

Передача моя подходила к концу, и я ожидала следующей, так что запасы сигарет и еды были крайне скудными, практически нулевыми. До последнего момента я ожидала чуда, но его не произошло. Рано утром дверь камеры открылась, и меня отвели в боксик.

По дороге охранник заходил еще в несколько камер и собрал весь наш этап. Первым делом мы отправились в хозяйственную часть здания, где по прибытии мне выдали ложку без черенка и кусок простыни. Как оказалось, я должна была сдать все это добро назад. Прыснув со смеху, я пояснила, что ничего сдать не могу. Я и не помнила уже, куда делся обломок ложки. С обрывком простыни было проще — ушел на тряпки. Многие женщины попадают в тюрьму, не имея родственников. Такая элементарная вещь, как подкладные, им недоступна. Поэтому каждый лоскут ткани очень ценен. Никто, уходя, не возвращает казённые простыни, они остаются в камере-такой закон.

На меня составили акт, с этим актом я отправлялась в лагерь — отрабатывать государственное имущество. Мне было все равно, потому что на мне висел еще иск в шестьсот гривен за лечение потерпевшего. Оказывается медицина бесплатная, но оплатить ее должна я. Причем был еще иск из больницы, в которой он лежал — на триста гривен. Поступив в лагерь, я обязана работать, но деньги получать не смогу, пока не выплачу иск. Уж лучше тогда отрабатывать простыни и обломок ложки.

Благодаря этому акту тайна моего отбытия открылась, и я узнала, куда мы отправляемся. Местом нашего назначения оказался Днепропетровск. В нем находилась транзитная тюрьма, из которой меня доставят в Днепродзержинск.

Я была немало наслышана об этой колонии, и те знания, что были у меня, не прибавили уверенности в завтрашнем дне. Насколько я знала, единственным плюсом было только то, что моя Катя отправилась туда же. Это было совсем не идеальное место для отбывания срока, с очень жесткими порядками. Почему-то все мечтали попасть в Одессу и Харьков, мне же, как всегда, не повезло. Начальник по этажу передал нашей смотрящей, что ему нужен новый телефон, и, когда мои родственники его купят, он отправит меня, куда пожелаю. Я же взбеленилась. Кричала и ругалась, что не бывать этому, что все они сволочи и вымогатели. В результате меня отправили в Днепродзержинск. Теперь-то я понимаю, что ничего таким поведением кроме неприятностей было не добиться, но тогда во мне играл юношеский максимализм. Я ощущала себя жертвой органов, системы и государства. От безысходности хотелось напакостить начальнику этажа. И кто остался в просчете?