Дочери лорда Окбурна - читать онлайн книгу. Автор: Генри Вуд cтр.№ 48

Что касается Венок-Сюда, то там это предубеждение, приписывали скрытному поведению Карлтона по отношению к мистеру Стефену Грею.

И так ни одно обстоятельство, достойное внимания, не ознаменовало собой истекший год.

На большой парадной кровати, которую при устройстве обстановки дома Дженни предназначила для отца, в Портленд-Пласе лежала Элиза, графиня Окбурн, а около, нее ребенок в колыбельке.

После свадьбы следуют похороны, говорит старая пословица, но еще чаще, благодаря судьбе, после свадьбы – крестины. Похороны приходят ко всем нам по очереди. И дому лорда Окбурна придется отдать дань этому неизбежному горю.

Как и в Венок-Сюде, в графском доме год прошел спокойно.

Леди Окбурн сдержала обещание мисс Летвайт: она была графу доброй и верной супругой. Она окружала его заботой и преданностью. Даже Дженни не могла бы с большей преданностью исполнить эти обязанности. Прекрасная хозяйка, она была для Люси мачехой доброй, мягкой и была обожаема ребенком.

Но никакая заботливость не могла избавить графа от старого врага его, подагры, и он в настоящую минуту находился в постели, больной, страдая припадком, который кажется должен был быть роковым для больного.

Новорожденному наследнику Окбурнов было только два дня. Люси, сидя около него, не переставала ласкать его маленькое розовое личико, болтая со своей мачехой.

– Как вы добры, что позволили мне войти, мама; какое имя дадут ему? Его ведь надо крестить.

– Конечно, Франциск, Люси.

– Но я слышала, как папа сказал, что наследник Окбурнов должен непременно называться Джоном. Был… о, это был давно, один очень знаменитый Джон, граф Окбурн.

– Этот вопрос решит папа, дитя мое.

– Мы не можем спросить его об этом сегодня; ему хуже и…

– Хуже? – Спросила графиня, дрожа от страха, между тем как сиделка, бывшая около нее, подняла палец, чем хотела напомнить графине, как вредно для нее каждое лишнее слово, утомляющее ее.

Люси покраснела: она раскаивалась, что говорила слишком много.

– Сиделка, вы мне сказали, что графу сегодня лучше.

– Миледи, большой перемены нет, можно даже сказать, что он поправляется. Милорд страдает и это леди Люси называет ухудшением болезни; но таково свойство подагры, что она несет много страдания.

– Люси, скажи мне правду, я прошу тебя именем твоего отца. Я вижу, что ему хуже и, что от меня это скрывают. На самом ли деле он чувствует себя много хуже?

Люси не находила ответа и не знала, что делать; она была в отчаянии от своей болтливости. Опасение несчастия придает особую проницательность нашему взгляду, и леди Окбурн заметила ее замешательство.

– Дитя мое, – продолжала она взволнованная, – помнишь ли, как три месяца тому назад твой отец упал с лошади, и нам так неясно доложили об этом приключении, что мы не знали, опасна его рана или нет. Ты хорошо помнишь, не правда ли, то страшное сомнение, в котором мы находились и как мы молились Богу, чтобы узнать правду – какова бы она ни была, чем оставаться в этой ужасной неизвестности.

– О, мама, – прервала ее Люси, закрывая лицо руками, как бы желая отстранить от себя какое-то воспоминание, – не говорите об этом. Я хочу вспомнить только одну вещь, что он возвратился домой почти здоровым и невредимым. Но правда, какова минута ожидания!

– Люси, дорогое дитя, ты возобновляешь ее сегодня для меня, – сказала графиня. – Это выше моих сил. Я с мужеством вынесу верное несчастие, но не эту неизвестность.

Люси подумала, что она права и что все было лучше сомнения, особенно при этой тревоге, в которую она сама ввела ее.

– Я ничего не утаю от тебя, мама. Папе хуже, но я не думаю, чтобы за него надо было опасаться. Я часто видела его страдающим так же сильно, как сегодня, раньше… перед тем, как ты пришла сюда.

– Люси, – сказала леди Окбурн, взяв ее за руку, – если состояние твоего отца ухудшится, если он будет в опасности, ты мне об этом скажешь, не правда ли? Я рассчитываю на тебя…

И когда Люси хотела отнять свою руку:

– Нет, ты не уйдешь отсюда, раньше чем мне это обещаешь.

– Хорошо, мама, я обещаю тебе это, – сказала Люси. Леди Окбурн вздохнула свободно.

Конечно, обязанностью сиделки было помешать исполнению этого обещания, и она для этого обратилась к мисс Сноф, которая была наставницей Люси.

Лорд Окбурн не согласился, чтобы жена его продолжала заниматься воспитанием его дочери, и графиня только наблюдала за этим.

– Нельзя, мисс Сноф, – сказала сиделка, – чтобы леди Люси узнала об опасности, в которой находится граф. Она обо всем болтает с графиней, а такая весть может стать роковой для роженицы.

– Разве граф в опасности? – спросила с живостью мисс Сноф.

– Я немного понимаю в болезнях, потому что хожу только за роженицами, но я уверена, что у него подагра в желудке!

– Но тогда смерть неизбежна, – пробормотала мисс Сноф встревоженно – О нет, не всегда. Самый плохой признак, как говорят люди, это то, что он изменил свой дурной нрав.

– Кто это говорит, кто сказал, что это плохой признак.

– Прислуга. Негр только и делает, что вздыхает и плачет за его постелью; он бы хотел услыхать, как его хозяин по обыкновению сердится на него. Но пусть леди Люси не знает этих подробностей, прошу вас; я скажу об этом и другим.

Мисс Сноф одобрительно кивнула головой и сиделка, отдав приказание другим, возвратилась к леди Окбурн.

Смеркалось, графу становилось хуже. Страдания его, сделавшиеся невыносимыми, не оставляли его ни на минуту. Если бы этому не мешала толщина стен и полов, леди Окбурн могла бы слышать его стоны. На следующее утро он был спокойнее. Тем не менее у него был консилиум трех докторов.

– Здание начинает рушиться, – сказал им граф, – дерево более не держит, оно сгнило; все кончено.

Граф был прав; но доктора, хотя хорошо сознавали истину, не хотели ему признаваться, что он умирает. Граф своим обычным грубым тоном, который он опять принял в эту минуту, сказал, что слова их не могут обмануть его.

– Вы всю жизнь обманываете людей, – вскричал он, – вы утверждаете вашим больным, что они здоровы, даже когда знаете, что раньше, чем кончится день, они заснут! Быть может, такой образ действия хорош для известных больных, – для женщин и детей, но не для меня.

Голос графа стал очень слаб, ему дали лекарства, вытерли лоб.

– Я старый моряк, господа, – продолжал он, – и большую часть моей жизни проводил ночи на своей койке, хорошо зная, что между мною и вечностью только кусок дерева. Думаете ли вы, что я мог не научиться прямо смотреть смерти в лицо и, что испугаюсь, зная о ее приближении; если бы я уже не покончил счеты с Богом, мне бы теперь осталось для этого немного времени. Я был вспыльчив и раздражителен, и давал часто волю своему языку, но Великий Командир знает, что бедный моряк обретает эту привычку на море.