Американская интервенция в Сибири. 1918–1920. Воспоминания командующего экспедиционным корпусом - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Сидней Грейвс cтр.№ 35

К счастью для меня, представителем Соединенных Штатов в Межсоюзническом комитете в соответствии с первым пунктом соглашения был назначен мистер С. Х. Смит. Мистер Смит работал на железной дороге в Соединенных Штатах, он говорил по-русски и пользовался доверием других членов комитета.

2 марта 1919 года я получил письмо от генерала Нокса, где в числе прочего говорилось:

«Мне бы хотелось, чтобы мы проявляли большее единодушие в здешних делах. Цели, которых хотим добиться, несомненно, схожи, однако мы идем к ним разными путями. Политика нашего правительства состоит в поддержке Колчака, и я верю в эту политику, потому что, если не станет Колчака, наступит хаос. Я вовсе не хочу сказать, что Колчак архангел Гавриил, но он обладает энергией, патриотизмом и честью, и мое восьмилетнее пребывание в России научило меня, что если вы видите эти качества в одном человеке, его стоит ценить.

Здесь распространяются слухи о том, что ваши соотечественники настроены пробольшевицки. Я думаю, что в интересах союзнической солидарности и ради безопасности союзных частей вы должны это опровергнуть».

Это письмо демонстрирует базовые разногласия в нашей политике, делавшие сотрудничество невозможным.

Британцы, французы и американский генеральный консул в Сибири Харрис делали все, что могли, чтобы помочь Колчаку, в то время как я пытался сохранять нейтралитет. Таковы были данные мне предписания, которые дополнило сообщение от начальника штаба Марча от 28 марта 1919 года, в котором говорилось, чтобы я продолжал следовать этим курсом, пока его не изменит президент. Позже я приведу еще одну цитату, которая с ясностью показывает, что ожидания военного министерства состояли в том, чтобы я продолжал соблюдать нейтралитет.

На письмо генерала Нокса я ответил следующее:

«Я полагаю, всем хорошо известно, поскольку это было опубликовано, что Соединенные Штаты не намерены вмешиваться во внутренние дела русских. Этой политике я неизменно следовал.

Что касается поддержки Колчака, то я не считаю, что могу в рамках данных мне предписаний поддерживать кого бы то ни было. В своем письме вы пишете, что он «больше не желает повторять глупостей старого режима». Боюсь, вы думаете, что какие-то из моих действий имели место потому, что я усматриваю у адмирала Колчака монархические тенденции. Я считаю, что меня совершенно не касается, какие идеи исповедуют соперничающие русские группировки.

В отношении вашего утверждения, что большевики распространяют слухи, будто американцы настроены пробольшевицки, то, возможно, такие слухи, действительно, ходят. Однако я убежден, что эта пропаганда в большей степени исходит со стороны антибольшевиков, чем со стороны большевиков. Если бы вы почитали сообщения некоторых местных газет, я думаю, что вы бы согласились со мной, что бесполезно и безнадежно пытаться опровергать измышления, подобные тем, что появляются в газетах. Они проистекают не из жажды справедливости, а из глупого представления о том, что таким образом можно заставить американские войска действовать, как хочется их авторам».

Кажется, это была последняя попытка генерала Нокса заставить меня действовать в русле британской политики. Он перенаправил свои усилия на представителей Государственного департамента в Лондоне и в Сибири. Вскоре он сблизился с американским консулом во Владивостоке мистером Колдуэлом и предложил, чтобы тот отправил телеграмму правительству Соединенных Штатов, объясняя, что генерал Грейвс неправильно интерпретирует американскую политику в Сибири и что генерал Грейвс неверно исполняет волю американского правительства и американского народа.

Я не могу утверждать, но подозреваю, что он подъезжал с таким же предложением и к генеральному консулу Харрису. Если это не так, то не могу себе представить почему, поскольку они с мистером Харрисом следовали одним курсом, поддерживая Колчака.

Читатель, естественно, спросит, как могло случиться, что представители двух департаментов правительства Соединенных Штатов придерживались настолько разной политики по столь важному вопросу, как использование американских войск в другой стране? Мне жаль, но я не в состоянии пролить свет на этот естественный вопрос. Могу только строить догадки. Моя догадка состоит в том, что, поскольку практически все аккредитованные представители иностранных правительств и все бывшие царские функционеры боялись распространения коммунизма, постоянно предпринимались решительные усилия воспользоваться интервенцией в надежде остановить распространение коммунизма на Дальнем Востоке. Эти усилия имели успех в отношении представителей Государственного департамента, которых удалось убедить в необходимости отказаться от политики «не вмешиваться, не признавать и не содействовать никаким группировкам на территории России или Сибири», в пользу поддержки русских сил, борющихся против Советов. Возможно, первоначальной целью организации военной интервенции действительно было создание Восточного фронта, но желание остановить распространение идей социализма было не менее существенным, однако ни одна из союзных или связанных с ними держав не считала разумным даже упоминать о ставшем теперь уже очевидном страхе перед распространением большевизма на Дальнем Востоке.

У меня нет информации о том, изменял ли Государственный департамент свои инструкции, как утверждал генеральный консул Харрис, но мои предписания, имевшие такой же вес, как и данные ему, никогда не менялись.

Средства получения информации, как извне, так и изнутри Сибири, были весьма ограниченны и неудовлетворительны, а после того, как чехи взяли под контроль Транссибирскую железную дорогу и Владивосток, стало почти невозможно получать информацию, кроме той, которая была призвана одобрять идею военной интервенции. Единственным исключением были сведения, полученные от дипломатических и консульских работников. Если эти работники не обладали широтой взглядов, как было в подавляющем большинстве случаев, для них не составляло труда принять поступавшую к ним информацию, имевшую целью показать необходимость интервенции, и отбросить ту, которая отражала противоположную точку зрения. Они могли делать это из наилучших побуждений и с искренней убежденностью в том, что действуют в интересах своих правительств. В результате представители Государственного департамента и военного министерства в одном и том же месте и в одно и то же время проводили совершенно разную политику. По поводу верности этого утверждения не может быть двух мнений, а результатом стала резкая критика представителей Соединенных Штатов. Все русские и представители союзников, поддерживавшие интервенцию, ожесточенно критиковали мои действия, а те, кто верил в правильность политики «невмешательства во внутренние дела России», с такой же страстью критиковали действия представителей Государственного департамента. Однако за эту обоюдную критику можно оправдаться, если обратить внимание на то, что политика Соединенных Штатов оказалась наилучшим образом рассчитанной на то, чтобы противостоять этой критике.

По моему мнению, к несчастью для Соединенных Штатов, людьми, которые занимались Россией в то время, когда там происходили такие страшные потрясения, оказались те, кто и до этого служил на Дальнем Востоке, Ближнем Востоке, а главное, в России. У этих людей установились контакты и дружеские связи в тех кругах, с которыми они себя ассоциировали, и в случае с русскими это почти всегда были сторонники самодержавия. Как я полагаю, возможно, эти американцы принадлежали к тому классу, где не принято относиться с сочувствием к нуждам и чаяниям так называемых низших классов, как в Соединенных Штатах, так и в России.