Доктор Филиппосис не пытался силой заставить Джоэла открыться, он просто позволил мальчику оставаться самим собой, направляя к тому, что могло тому понравиться, – к книгам, порядку, к чему-то удобопонятному. И изучение законов стало для Джоэла идеальным занятием: в законах все было белым или черным, правильным или неправильным. Все можно было систематизировать и разложить в папки. А вот человеческие эмоции и путаная человеческая жизнь в систему не укладывались.
– Но я тебе и друг тоже, – сказал доктор Филиппосис, видя, как в окнах высоких зданий Манхэттена постепенно начинают вспыхивать розовые и золотые блики.
Город оживал, на улицах появились бегущие трусцой люди, другие выводили на прогулку собак, а кто-то уже спешил на работу, и все эти люди выглядели с утра такими же замкнутыми, каким всегда был Джоэл.
– Она живет на одном острове… пока что… и там все так необычно… И она там на своем месте. Не думаю, что должен тащить ее в мою суету…
– Почему? Она примитивна?
– Нет.
– Она заставит тебя почувствовать себя слабым из-за того, через что ты прошел?
– Не думаю.
– Но что самое худшее, что может произойти?
Джоэл не мог этого сказать. Между ними повисло долгое молчание.
– Что ж, позвони ей, – предложил доктор Филиппосис.
– Но я не… Я не уверен, что готов.
Снова наступила тяжелая пауза.
– Так что? Я же просил дать мне совет!
– Не могу, – ответил доктор. – Я знаю, что мы друзья. Но я также несу за тебя профессиональную ответственность.
– Нет!
– Да.
– Ну, если ты…
– Никто не может вынести что-то за другого, – сказал доктор Филиппосис.
– О, прекрасно, спасибо!
– Я еще могу добавить, что никто не думает, будто готов.
– Это твое профессиональное мнение?
– Нет. Ты должен сам сделать выбор.
– Как?
– Включи воображение.
– У меня нет воображения! Я юрист!
Джоэл уставился на газету. Его собственная жизнь под блестящей поверхностью была пуста. Гигантская дыра, иногда думал он. А жизнь Флоры была совсем другой. И шаг пришлось бы сделать не маленький. Перешагнуть все. Джоэл прекрасно знал, что именно из худшего может случиться, потому что это случалось каждый раз, когда он оказывался в новой семье.
До тех пор, пока он не научился закрываться от всего.
Глава 44
Прошло несколько недель. Прежде Флора даже не представляла, каково это – быть настолько занятой, даже после того, как закончилась нелепая суета из-за появления ее фото в газете. «Летнюю кухню» буквально осаждали покупатели. Флора с помощницами начали готовить корзины для пикников, с домашними яйцами, и деревенские ланчи, которые и вовсе стали безумно популярными как среди местных, так и среди туристов. Туристам очень нравилось брать их с собой, когда они отправлялись на прогулки в холмы или к древнему аббатству, чьи серые стены в хмурые дни отбрасывали мрачные тени, но летом неотразимо притягивали детей, бегавших вверх-вниз по развалившимся винтовым лестницам, выпрыгивавших через низкие, давно утратившие стекла окна, пока их родители сидели в высокой траве, попивая ежевичное вино Эка. Они покупали это вино по бесстыдно высокой цене, хотя, строго говоря, его вообще нельзя было продавать.
Самым странным казалось Флоре то, что она совершенно не ощущала сердечной боли. Просто не получалось. Она, конечно, грустила из-за того, что не получала вестей от Джоэла, и ей приходилось время от времени отсылать доклады Марго. Но Флора не винила его, она даже не гадала, имело ли для него какое-то значение то, что произошло между ними. Это было ее личным делом. Она должна была с этим справиться. Да, это продолжалось всего один странный день, и все. А теперь она должна была… ну да, покончить со всем. И заниматься делами. Пусть даже не всегда приятными.
А неприятное дело наконец настигло ее в один сияющий августовский день. Над морем носился бриз, нагоняя рябь на воду, а это значило, что всем понадобятся свитеры или жилеты. Но в остальном все было прекрасно, приятно было посидеть на каменной стенке причала и понаблюдать за насекомыми, лениво жужжащими над мысом. Финтан вызвал с полей Иннеса и Хэмиша, быстро поговорил по телефону с Колтоном и пошептался с Флорой. Она кивнула.
Эк дремал на солнышке за домом. У его ног пристроился Брамбл.
– Папа… – шепотом позвала его Флора. – Папа, можем мы с тобой поговорить?
– Семейный совет, – пояснил Финтан.
Агот крутилась рядом, дергая за руки Иннеса и Хэмиша:
– Я тут одна девотька! Я плинцеса!
– Привет, Агот! – окликнула ее Флора.
Она принесла всем теплое песочное печенье, только что из печи, и чайник с чаем.
Иннес с подозрением покосился на все это:
– Хочешь нас подкупить?
– Не понимаю, о чем ты.
– Ты не плинцеса, тетя Флова! – настойчиво заявила Агот.
– Да, я знаю, милая, – согласилась Флора.
– Ты селки!
– А можно об этом не болтать?
– Ты на газете!
Флоре не нравилось вспоминать о том дне. Уже не нравилось. Она здесь только до праздника позднего урожая, и все. Потом Джоэл отправится в Штаты, а она сможет вернуться к своей работе, и все будет хорошо. Она его больше не увидит. Все уйдет в прошлое.
Нет, Флора не могла в это поверить… Придется снова погрузиться в бумаги… Но она ведь собиралась кое-что изменить, они все собирались. И уже окончательно решились. Теперь им предстояло пройти критическую точку, если Финтан хотел уйти с фермы и работать в «Скале».
– Папа! – снова окликнула она отца.
Иннес выглядел озабоченным. Хэмиш, как обычно, помалкивал, сидя в углу двора, его лицо было перепачкано после тяжелой работы.
– Папа, у нас разговор…
Ферма официально принадлежала их отцу, но они прекрасно знали, как все будет дальше. Сыновья унаследуют землю – так всегда было, и так всегда будет, до тех пор пока солнце садится на западе, а прилив приносит на берег водоросли.
– Мы с Финтаном… – Она повернулась к брату. – Может, лучше ты сам?
Финтан посмотрел на нее и покачал головой:
– Ты можешь сама, Флора?
– Нет, – отказалась она. – Тогда давай мы вместе. – Флора глубоко вздохнула. – Мы получили предложение, – заговорила она. – Хорошее предложение. Очень-очень хорошее предложение. У нас хотят купить ферму.
Эк как будто не совсем ее понял. Флора вдруг поймала себя на том, что повторяет то же самое на старом языке, просто чтобы убедиться: отец понимает, о чем они говорят. Финтан держал возле уха телефон, явно повторяя все Колтону.