Тревожный мозг. Как успокоить мысли, исцелить разум и вернуть контроль над собственной жизнью - читать онлайн книгу. Автор: Джозеф А. Аннибали cтр.№ 56

В одной из предыдущих глав мы говорили о том, что человеческая психика изначально склонна к негативу. Наряду с этим у многих я наблюдал своего рода негативную эгоцентричность. Я не имею в виду эгоизм как таковой. Скорее, я хочу сказать, что слишком многие из нас автоматически предполагают, что негативные межличностные явления отрицательно влияют на нас или возникают по нашей вине. Примечательно, что очень многие видят свою вину там, где никакой вины нет, по крайней мере, с их стороны. Наглядный пример тому – маленький ребенок, решивший, что его родители разводятся из-за того, что он был плохим. Все это банально и очевидно.

Но на самом деле все не так просто, поскольку не все люди реагируют на одинаковые события одинаково. Для одного ребенка автоматически сделанное им предположение о том, что в разводе родителей виноват он, может превратить эту ситуацию в травму с маленькой буквы «т». Однако другой ребенок, чей набор генов делает его менее подверженным стрессу (например, если у него нет короткой версии гена транспортера серотонина) и который находится в более любящем окружении, может выйти из аналогичной ситуации с менее глубокими ранами.

Отчасти из-за того, что эмоциональные травмы так распространены и при этом влияют на разных людей по-разному, люди – и те, кто их лечит, – не всегда осознают, что их состояние вызвано травмой с маленькой буквы «т». Я помню пациентку, которой я одной из первых в своей практике сделал ОФЭКТ мозга. Я обследовал Робин, двадцатичетырехлетнюю женщину, которая жаловалась на тревогу и депрессию. Я спросил у Робин то же, что спрашиваю у всех своих пациентов: не подвергалась ли она физическому, сексуальному или эмоциональному насилию. Робин сказала, что с ней ничего такого не было. Однако ОФЭКТ ее мозга показало то, что мы называем «паттерн большого ромба» (чрезмерная активация в передней поясной коре, базальных ганглиях, таламусе и зонах правой височной доли) ^[44].

Показав Робин ее снимки, я сказал: «Мы часто наблюдаем такой паттерн у тех, кто подвергался насилию или перенес психологическую травму. Вы уверены, что с вами ничего подобного не случалось?» Робин ненадолго задумалась. В ответ она сказала: «Ну, когда мне было четыре, бывало, что мой старший брат Хэнк брал меня за ноги и вывешивал за окном нашей спальни на втором этаже, грозясь уронить. Это насилие?» «А как вы себя чувствовали, когда он так делал?» – спросил я Робин. «Я была в ужасе и думала, что сейчас умру», – ответила она.

Я узнал, что Хэнк, попавший в итоге в тюрьму за ограбление, проделывал это с Робин десятки раз. Судя по всему, ему доставляло неимоверное удовольствие то, как она приходит в ужас из-за своей беспомощности. Я сказал Робин, что сделанного Хэнком было более чем достаточно для того, чтобы нанести ей эмоциональную травму.

Джилл, обратившаяся ко мне по поводу депрессии, тревоги и приступов паники, рассказала, что видела сон, в котором младенца смывали в туалет. Джилл поведала мне про этот сон в день, когда прошло ровно два года с прерывания ее первой и единственной беременности; позднее я узнал, что прерывание беременности нанесло Джилл огромную психологическую травму. До этого она ни разу не рассказывала мне о том аборте. В свое время это событие очень тревожило ее, но затем, на протяжении почти двух лет она практически не задумывалась о нем, как будто полностью закрыв своему сознанию доступ к этому воспоминанию.

После аборта оказалось, что у Джилл не было никого, кто помог бы ей пережить случившееся. Не было человека, с которым она чувствовала бы себя в безопасности. Благодаря сну Джилл мы начали изучать недостаток безопасности и защищенности, с которым она столкнулась в начале жизни. По сути, у нее была травма с большой буквы «Т»: прерывание беременности. Однако, судя по всему, полученные в детстве травмы с маленькой буквы «т», связанные с хаосом в семье и нехваткой родительского внимания, заложили основание для психологической травмы, вызванной прерыванием беременности.

Подавление или блокирование мыслей о происшествии – не единственная причина, по которой многие испытывают сложности с осознанием или озвучиванием своей психологической травмы. С практической точки зрения, психологическая травма, как с большой, так и с маленькой буквы «т», может сильно повлиять на способность мыслить и использовать речь, чтобы понять и внутренне переработать травматические события. Исследования показывают, что отвержение и насилие, пережитое в детстве, уменьшают у жертв количество серого вещества в областях мозга, связанных с самоконтролем. Мы не знаем, почему количество серого вещества снижается, но зато мы знаем, что стресс может убивать клетки в гиппокампе взрослого человека. Возможно, испытываемый ребенком недостаток безопасности повышает у него уровень гормонов стресса, что разрушительно влияет на его серое вещество. Как бы то ни было, выводы очевидны: насилие и отвержение, пережитые в раннем детстве, могут оказать пожизненное негативное влияние на мозг, на всю оставшуюся жизнь нарушив способность человека к саморегуляции.

Если помочь пациенту осознать, насколько события его прошлого были травматичны, это может оказаться залогом успеха в исцелении психологической травмы, как это и произошло с Робин и Джилл. Пациентам с психологическими травмами даже могут поставить неверный диагноз, именно из-за того, что их травматический опыт глубоко захоронен в их памяти. Мне встречалось множество случаев, когда психологическую травму и ПТСР ошибочно принимали за другое расстройство, такое как генерализованное тревожное расстройство, большая депрессия, паническое расстройство, ОКР или психосоматические расстройства, например, мигрень или синдром раздраженного кишечника. Лечение другого, ошибочно диагностированного расстройства часто может дать результаты на некоторое время, однако затем эффективность терапии падает. Когда на обследование приходит пациент и в анамнезе у него есть несколько психосоматических проблем, множество различных психиатрических диагнозов и множество неудачных попыток терапии, у меня всегда появляется подозрение, что в данном случае проглядели психологическую травму. При тщательном обследовании нередко оказывается, что пациенты, которым ранее ставили диагноз пограничного расстройства личности, на самом деле перенесли психологическую травму.

Вместо психологической травмы и ПТСР часто ставят другой, неверный диагноз, отчасти потому, что травма нарушает способность человека эмоционально переработать связанные с ней переживания. Во время чрезвычайно травмирующих эпизодов отключаются высшие корковые центры. Происходит активное подавление речевых центров. Формирование воспоминаний нарушается из-за выключения путей, связывающих лобную кору с центрами памяти в гиппокампе. Мы часто говорим нечто вроде: «Мои чувства не передать словами». В травмирующих ситуациях так может происходить по-настоящему из-за отключения мозговых центров речи и памяти, о котором я только что написал. Некоторые получают настолько глубокие раны, что после этого не хотят или не могут изложить связную историю о произошедшем. Событие сохраняется в мозге так, как вы его пережили, в первозданном, исходном, необработанном виде, не встроенным в более глобальные сети воспоминаний. Воспоминание существует, но вы не можете донести его до окружающих или вызвать в памяти в привычном смысле этого слова.