Потом было интервью с каким-то важным человеком из мира спорта. Его спросили: почему в программу Олимпийских игр не входит марафон среди женщин?
– Да, – сказал папа, – я тоже не понимаю.
– Женщинам не хватает выносливости, – ответил тот важный человек по телевизору. – Мало мышц, мало физической силы. Пробежать марафон – то же самое, что забраться на вершину горы, а гора эта высотой как два Эвереста. Не женское это дело.
– Ничего себе, – сказал папа. – Вот идиот. Ну, и про Эверест – это он загнул.
Я была полностью согласна с папой.
Передача завершилась коротким репортажем о бельгийской спортсменке Магде Иландс, ездившей в сентябре в Германию на марафон среди женщин. Это был ее первый марафон, и в нем участвовали сильные спортсменки со всего мира. Иландс заняла седьмое место, и все говорили, что это прекрасный результат. Но из-за того, что женщинам в Бельгии участвовать в марафоне запрещено, ее вызвали в дисциплинарный комитет Бельгийского атлетического союза. И на две недели отстранили от соревнований.
Разгорелся спор. Противники говорили, что женщины не могут этого и никогда не смогут. Сторонники возражали, что в других странах женщины уже десятки лет принимают участие в марафоне, неужели бельгийки как-то по-другому устроены?
Репортаж закончился сообщением, что – возможно, благодаря Иландс – недавно регламент был изменен. Теперь и в Бельгии женщины смогут участвовать в марафоне. Если, конечно, они согласятся бежать вместе с мужчинами, ведь для этого нужно мужество. Проводить отдельные женские марафоны у нас пока рано. К этому Бельгия однозначно не готова.
– Просто смешно, – сказал папа. – Надеюсь, у них хватит мужества.
Он посмотрел на меня.
– Может, и ты когда-нибудь побежишь. Кто знает?
Для этого нужно мужество. Найду ли я в себе мужество?
В комнату вошла мама, а за ней – Тео.
– Мы встретили Маттиа, – с порога объявил Тео. – Я все ему рассказал. Про собаку и вообще. Он сказал, что завтра зайдет. По-моему, он в тебя влюбился.
– Что за бредятина!
– Сама ты бредятина. Смотри, как покраснела!
Тео, мой брат-подросток. Иногда мне хочется размазать его по потолку.
– Надо было ему не говорить, да?
Я покачала головой:
– Нет, все нормально.
А что Маттиа, испугался? Переживает? Сказал, что я молодец?
Мне так хотелось это узнать, но лучше язык себе откусить, чем расспрашивать Тео.
На следующее утро он уже был у меня. Я спросила: не хочет ли он полюбоваться моей раной? Или услышать рассказ о моем подвиге?
Он сел на стул рядом со мной. Я рассказала, как мне было страшно. И что мне до сих пор больно. Что я еще очень долго не смогу бегать. Он спросил: обидно? Обидно, ответила я. Но я знаю, что потом все будет хорошо. И тут повисла ужасно долгая пауза.
Он сел на пол и прислонился головой к дивану. Я сидела в подушках, подложив правую ногу под выпрямленную левую. На мне были мои новые тренировочные штаны, единственные, из которых я еще не выросла. И самая красивая футболка. Я посмотрела на его волосы. Как они блестят. Такие же черные, как у Рози, и такие же кудрявые. Я опять вспомнила, как мне раньше хотелось иметь волосы, как у Рози. Если бы я могла стать похожей на Рози, все бы уладилось само собой.
Я спросила, как у нее дела.
Не очень, сказал он. Она не знает, чего хочет, просто живет как придется. И это плохо кончится. Он очень боится, что так и будет.
У меня в животе что-то скрутилось, и меня затошнило.
Я вдохнула поглубже.
Если найду в себе мужество.
Я попробую сходить к ней, сказала я. Когда мне можно будет выходить из дома. Но придется немного потерпеть. И я не волшебная фея.
Вот это неправда, сказал он.
И больше ничего. Кроме широкой улыбки.
Был конец октября. Я уже полтора месяца провела без нагрузок. Мама все это время возила меня в школу на машине. С понедельника мне разрешили начинать тренировки.
Я пыталась. Два раза к ним ходила. Оба раза ее мама говорила, что ее нет дома, что-нибудь передать? Нет, говорила я. Но пусть заходит ко мне. Если хочет.
Мама обещала ей передать.
Рози так и не зашла. Я даже не знала, расстраиваться мне из-за этого или вздохнуть с облегчением.
Вечер воскресенья. Мы все вместе сидим перед телевизором и ждем передачу о спорте после новостей.
Соединенные Штаты Америки празднуют свое двухсотлетие. В связи с этим маршрут марафона перенесли из Центрального парка на улицы Нью-Йорка. Фрагменты марафона показывали уже в новостях.
– Смотри, дочка, какая красота, – сказал папа.
Впервые тысячи людей бежали по улицам Нью-Йорка. Политики обещали, что теперь так будет каждый год. Дети и взрослые протягивали участникам напитки и фрукты. Радостные выкрики, аплодисменты. Праздник. Папа то и дело подталкивал меня в бок и кивал на экран. Он улыбался все время, пока шли эти кадры, и еще долго после этого.
А потом показывали награждение победителей. Для мужчин и женщин – отдельные списки. Отдельные кубки, отдельные медали.
– Видишь, – сказала мама. – Значит, там можно.
– Прекрасная страна, – вздохнул папа.
– У нас ведь теперь тоже разрешили, – сказала я. – Женщинам можно участвовать в марафоне.
– Да, но там это уже много лет. А здесь еще столько всего должно произойти.
– Нам нужны борцы, – сказала мама. – То есть борчихи.
Вдруг меня пронзила мысль: я хочу пробежать марафон.
Я сошла с ума.
Или нет? Если я действительно захочу. На триста процентов, например. У меня всегда была железная выдержка, и она точно вернется ко мне, если я начну прямо завтра.
– Я буду бежать марафон, – сказала я.
– Не может быть и речи, – сразу среагировал папа. – Ты еще растешь. Твой организм не справится с такой нагрузкой.
– Я все равно хочу.
– Ты не понимаешь, что говоришь.
– Может быть.
И больше никто ничего не сказал.
Они будут мной гордиться.
По дороге на тренировку Тони провел со мной серьезный разговор:
– Сейчас без глупостей. Сегодня для тебя важно только одно: осторожность. Против тебя играют три вещи: ты долго пролежала без движения, рана только-только затянулась, и тебе некуда девать энергию. Но помни: сегодня надо быть начеку. Ты не можешь быть неуязвимой, Нор. Никто не может.
Как будто я сама еще не догадалась.
– Мы не будем торопить события, лучше мы тебя несколько месяцев побережем, зато не испортим следующий сезон. Договорились?