Я пытаюсь не волноваться. Того противного парня я смогла сбросить с хвоста. Но я сразу чувствую, что сейчас – совсем другое дело. Я чувствую запах их пота, запах их дыхания, исходящей от них угрозы. И в этот раз я бегу одна.
Они ничего не говорят, но как бы отсасывают весь воздух вокруг меня. Мне страшно. Вдоль трассы стоят люди, подбадривают нас, аплодируют, чокаются в нашу честь. Заступится ли кто-нибудь из них, если эти двое начнут меня донимать?
Вдруг один из них толкает меня всем телом, я ударяюсь о второго, и он отталкивает меня так, что я пошатываюсь. Я продолжаю бежать, не отстаю от них. Дыши за счет своей боли, беги за счет своего гнева: слова Тони гудят у меня в ушах, стучат в голове с частотой пульса.
– Иди с куклами поиграй, – пыхтит один из них, – детский сад.
– Твое место – на кухне, – пыхтит другой. – Супчик гото-о-ов!
Молчи, приказываю я самой себе. Будь сильнее, чем они.
Детский сад, твое место на кухне – эти слова поддерживают мой ритм. Им так же страшно, как и мне, я знаю, а может, еще страшнее. Вдруг я смогу от них оторваться? Вот будет позор. Их обошла женщина. Бедняги.
Не знаю, откуда у меня берется дыхание, но оно вдруг появляется. Я без всякого труда вырываюсь вперед на несколько метров и оборачиваюсь. Расстояние между нами увеличивается. Мужчины сдаются. Дают детскому саду себя обойти.
Этот рывок не пошел на пользу моему организму. Кажется, ноги прилипают к бетону. Я не хочу больше думать. Я должна отрывать ноги от земли и бежать дальше. Я должна беречь себя. Вернуться в прежний ритм. В мой ритм. А какой у меня ритм? Думать больше нельзя. А если без этого никак, то лучше уж думать о радостных вещах. Спать. Скоро. Сто лет. Спать – это радостно? Думаю, радостнее, чем умирать. Почему я решила, что умирать – грустно? Видела ли я когда-нибудь, чтобы люди, умирая, плакали?
Я инстинктивно бросаю взгляд на кольцо настроения. Оно было черным, когда я отдавала его Линде, и так и осталось черным навсегда. Не изменилось ни на йоту.
Пролетел год. Наступила зима, потом весна и осень. Как Тони предсказывал, так и вышло: у меня превосходные данные для бега на длинные дистанции. После национального чемпионата я начну тренироваться на десять тысяч метров.
Мама кормила меня правильной едой. Папа ездил на все соревнования. Я бегала, ела и спала. Иногда мы встречались с Зои, но не так часто, как раньше. У нее теперь парень. И много домашки. Раз в неделю она приезжала на тренировку, но потом ей надо было сразу ехать домой. К своему парню. К своей домашке.
Через несколько недель – национальный чемпионат. Тони опять произнес речь, и на этот раз я сразу подняла руку. Теперь мы в основном будем тренироваться на скорость. Выносливость я могу отрабатывать и дома, пробегать каждый день свои круги.
Однажды утром я встала, как обычно, без десяти шесть, быстро оделась и вышла на улицу. Шел дождь. Обычно он мне не мешал. Но в тот день дождь был сильный. Я надела поверх шорт и футболки ветровку и побежала.
На улице было еще очень тихо. Никаких звуков, только мое дыхание, мои шаги и дождь. Проезжающие мимо машины не сигналили. А вот днем такое часто случалось. Не понимаю, какая радость напугать бегуна.
Волосы прилипали к лицу. Я кое-как убрала их за уши, но они так не держались. Я достала резинку, которую всегда носила в кармане куртки, и завязала хвостик. Дождь все шел и шел. Я провела рукой по лицу и посмотрела вверх. Казалось, дождь закрывает весь дневной свет.
И тут она стрелой выскочила на меня из-за угла. Бежала прямо на меня и не лаяла.
Бельгийская овчарка, коричневая с проплешинами на боках. С пеной у рта. Худющая. Я ее раньше никогда не видела, может, собака была не здешняя. Она попыталась меня укусить. Я лягнула ее, но она не переставала рычать.
«Фу!» – как можно агрессивнее крикнула я. Но она попыталась ухватить меня за ногу. Я не придумала ничего лучше, как ударить ее ногой по морде. Она дико затрясла головой. Надо убегать, подумала я, и побыстрее. Но убегать уже было некогда.
Она толкалась мордой в мою левую ногу, я видела, как у нее в глазах вспыхивает злость, и понимала, что, если буду медлить, она нападет на меня, и тогда… У меня не было палки, чтобы отбиваться, мне ничего не оставалось, кроме как ударить ее ногой. Я ударила со всей силы, и тогда она вонзила мне зубы в левую ногу.
Это было так больно. У меня на глазах выступили слезы. Я заорала и стала звать на помощь. Собака на секунду разжала челюсти, и я быстро убрала ногу, продолжая кричать во все горло. Кровь струйками стекала по ноге, по гольфам, по кроссовкам, все текла и текла, и мне было некогда ее останавливать, потому что собака опять оскалилась и клацала зубами, подбираясь к моей ноге. Я ударила ее как можно сильнее. Она заскулила и стала трясти головой. Взгляд свирепый, пены еще больше. Она напрыгнула на меня передними лапами, и я, хоть и знала, что падать нельзя, все-таки упала. Я закрыла руками лицо, чтобы защититься от ее зубов. Я чувствовала на себе ее вес, чувствовала ее вонь, ее зловонное дыхание, смешанное с запахом мочи. Она разодрала мою куртку; еще немного, и она доберется до моих голых рук.
Почему никто не выходит мне помочь? Я не переставая орала и звала на помощь. На этой улице живут люди. Не может быть, чтобы все еще спали.
Может, они уже обзвонили всех соседей и рассказали, что на улице происходит что-то интересное, или обсудили между собой через живую изгородь за своими домами, что эта Нор, ну, помнишь, та плохая девочка, наконец-то она получила по заслугам, а теперь они сидят и разглядывают меня из-за занавесок. И посмеиваются.
Мне не справиться одной. Этот зверь разорвет меня на куски, а я не хочу умирать. Я била ногами во все стороны, и орала, и орала, от страха и боли, мне было так страшно, и я никак не могла понять, в деревне ведь все ходят в церковь, почему же они не спешат мне на помощь, разве они не слышали о прощении?
Меня трясло от крика и слез. Я пнула собаку в живот, вложив всю силу в этот удар. Она заскулила. Забыв свой страх, я била еще и еще, больше всего на свете мне хотелось забить ее до смерти. Тогда она отпустила мою ногу и убежала. Убежала! Ни разу не обернувшись.
Рядом со мной остановилась машина. Из нее вышел человек и подошел ко мне. Встревоженный взгляд. Все ли в порядке? Я уже сидела, обхватив руками ногу. На руках у меня была кровь, и на лице, скорее всего, тоже. Я пыталась вытереть рукавом слезы. И сопли. Не получалось. Мужчина побежал назад к машине и долго сигналил. Потом он вернулся с аптечкой. Я увидела, как в некоторых домах открываются двери. На улицу выбежали люди. В длинных халатах. Который час? Четверть седьмого? Почему я так рано на улице? Бегала? Их разбудил шум. Крики. А потом гудки. Идем-ка в дом, надо вызвать врача. Кто-то достал платок и вытер мне лицо. Кто-то другой осматривал рану на ноге. Мужчина из машины наложил повязку. Могло бы быть хуже, сказал он, но мне так не казалось, могло быть гораздо хуже, сказал он, а что, если я не смогу больше бегать, подумала я, а больше нигде не болит, нет, спасибо, хватит и ноги, подумала я.