Белое братство - читать онлайн книгу. Автор: Элеонора Пахомова cтр.№ 74

– Что значит «просто жить»? – спросил он, не прерывая своего занятия.

– Ничего и никого не перебарывая, не подавляя, не переиначивая. Принимая мир таким, какой он есть, и не ища в жизни подоплеки.

– Нет, не пробовал. Думаешь, стоило?

– Думаю, да. Ты ведь сам упомянул сегодня колесо Сансары – бесконечную череду перерождений, прервать которые можно лишь достигнув просветления. Ты ведь сам знаешь рецепт, который Будда так тщательно выписал, – приятие всего вокруг, себя и других; отказ от важности; безвредность для всего живого. Хотя, может быть, чтобы понять глубинный смысл этих заветов, к этому нужно прийти…

– Ой, Мирослав, приятие-неприятие, а силовые методы еще никто не отменял – надежный, действенный способ получить желаемое. Не поверишь, за всю жизнь ни разу меня не подвел. Тем более бонцы отвергают Будду, у них Шенраб, и он, насколько я помню, ничего такого не проповедовал. Сказано: тот, кто отыщет Шамбалу, обретет просветление автоматически, без всякой бесконечной череды перерождений. Будем считать, что я выбрал сложнейший, но кратчайший путь.

– Да? А я-то, дурак, думал, что сказано: тот, кто не приблизится к просветлению, вообще Шамбалу найти не сможет.

– Слушай, не рви мне нервы. Ты меня измором решил взять, что ли? Психологической атакой? Вот он, Кайлас, рукой подать. Тебе не кажется, что просветлиться на пути к нему я уже не успею при всем желании? Поздновато начинать.

Стрельников с силой затянул узел на связанных руках Погодина. Рычание Алисы, сидевшей рядом с хозяином, прозвучало недобро, она гавкнула негромко, но зло.

– Вот зараза, сейчас все зверье переполошит.

– Собаку трогать не вздумай.

– Это не собака, а оружие массового поражения. Дима, привяжи собачку вон к тому дереву – и отбой, – скомандовал Стрельников помощнику. А для Мирослава миролюбиво пояснил: – Просто чтобы не убежала никуда, а то ищи ее потом. А то она у тебя нервная какая-то. Я бы выписал ей дозу снотворного на ночь, но она ведь задрыхнет часов на десять, а нам в путь надо засветло. Телеги нет, на руках эту тушу никто не потащит, в ней веса килограмм сорок.

Погодин только вздохнул, наблюдая, как веревка закручивается вокруг ствола. «И зачем я, самодур, только потащил ее с собой? Сейчас сидела бы дома спокойно, сметану трескала». Помощник, получив команду «вольно», отправился в палатку. Тибетец, который не без повода побаивался странных, опасных, но щедрых иностранцев, и вовсе давно забился в свое укрытие, опасаясь лишний раз высунуться. А Погодин снова повернул разговор в нужное русло.

– Ну хорошо. Но откуда тогда взялась твоя непоколебимая уверенность, что двери в Шамбалу распахнуться именно перед тобой?

– Я сделал властителям Шамбалы поистине королевское подношение. Думаю, они оценят мою попытку достучаться до небес.

– Какое подношение?

Стрельников прищурился, глядя на Мирослава выжидательно, хитро.

– Самолеты… – растерянно выдохнул Погодин, будто прочитал ошеломительный ответ в глазах напротив.

– Самолеты, сынок, самолеты…

– Вадик, миленький, ты просто устал. У тебя нервный срыв, ты сам себе не принадлежишь, не ведаешь, что творишь, понимаешь?

Когда вчера поздно ночью Вадим Сигизмундович все же набрался решимости повернуть ключ в замке собственной квартиры и тихонько, надеясь, что Света легла спать не дождавшись его возвращения, шагнул в коридор, то, конечно же, застал ее бодрствующей. Первое, что он увидел, ступив за порог, – на полу желтой кляксой растеклось пятно света, источник которого был на кухне. Сердце нехорошо сжалось. «Может, забыла погасить?» Он сделал осторожный шаг до напольной черты между тенью и светом и заглянул за угол так медленно и осторожно, что сам Джеймс Бонд мог бы позавидовать уровню мастерства. Кухня открывалась его взору по чуть-чуть: вот краешек углового дивана, вот овальный бок стола, еще немного дивана и стола (пока чисто), вот уже загиб дивана (и снова везет!), ай! – Света.

Вадим Сигизмундович инстинктивно отпрянул, хоть и догадывался, что мера эта глупая. Ретироваться было поздно, да и некуда. «Ну чего ты там панамой отсвечиваешь? Покажись уже весь, так сказать, во всей красе. А то давно не виделись», – раздался из кухни хмельной и от того, видимо, излишне агрессивный зов. Успенский вдохнул поглубже и сделал ход на желтое поле. Света сидела за столом в атласном халатике, скользкая ткань которого разъехалась в области декольте непристойным вырезом, излишне обнажив дородную, обвисшую под собственной тяжестью, но молодую грудь. Вырез выглядел дерзко, вызывающе, но в тоже время жалко, как падшая, но глубоко несчастная женщина, размазывающая в пьяном угаре злые слезы. Вадим Сигизмундович старался не смотреть в эту область, но разнузданное декольте будто само настойчиво заглядывало ему в глаза с укоризной. На фоне груди вырисовывалась почти пустая бутылка красного вина, одинокий бокал и пепельница.

Света даже не попыталась оправиться, подобраться, когда Успенский предстал перед ней в проеме двери. Она вообще не шелохнулась, как будто специально хотела продемонстрировать ему степень своего падения, в которое он ее вверг. Осоловевшие от выпитого, влажно блестевшие глаза смотрели на него с укором и вызовом, как бы говоря: «Полюбуйся до чего ты меня довел». По всему выходило, что Вадиму Сигизмундовичу следует ощутить укол раскаяния и стыда. В первые секунды мизансцена действительно произвела на него долженствующий эффект – он виновато потупился и чуть было не начал вымаливать прощение. Раньше он поступил бы так безотчетно. Хотя раньше он и не позволил бы себе такую вольность, как исчезновение почти на сутки. Но теперь ему хватило силы обуздать бессознательный порыв и оценить ситуацию. Все-таки мысли, ощущения и фантазии, которые он пропустил через себя сегодня, оказались не такими уж бесплотными, испаряясь, они оставили в Успенском некой вещественный осадок, который укрепил его дух. Он не готов был отказаться от планов, при воспоминании о которых ему становилось легко, как никогда прежде.

«Сейчас или никогда», – подумал он и уже набрал в легкие воздуха, чтобы одним выдохом решительно подытожить их отношения. Но Света заговорила первой. «Ты телефон-то включи», – сказала она тоном, не предвещавшим мирного диалога. Вадим Сигизмундович присел на дальний от нее край диванчика, нервно стиснул пальцы, так, что хрустнули суставы. «Света, я…”, – начал было он. «Нет, ты включи, включи…» – тон не допускал возражений. Вадим Сигизмундович уступил рефлекторно, по привычке, – выудил из кармана аппарат, нажал на кнопку. Экран мигнул, пошел процесс загрузки. Меньше чем через минуту телефон исторг первое тревожное «трям». Еще минуты две они молча слушали непрекращающиеся сигналы.

«Этот абонент звонил вам 43 раза,» – прочитал Успенский сообщение на экране, когда аппарат перестало лихорадить. Он посмотрел на Свету, она, казалось, этого момента ждала, потому что тоже смотрела на него, и не просто, а как-то особо выразительно. Он какое-то время разглядывал эту страдальческую гримасу, но чувство вины в нем откликалось лениво и слабо, как затерявшийся в пространстве сигнал SOS, доходящий урывками. Снова вдохнув поглубже, он выпалил: «Света, нам надо расстаться». В это время она предпринимала попытку отпить вина, но прозвучавшее заявление волшебным образом остановило мгновенье, как в детской игре по команде «замри». Вино Света не проглотила, а задержала его во рту, отчего лицо ее вытянулось, подбородок заострился, губы сложились бантиком, как у мультяшной рыбки. Она слегка склонила голову на бок, приподняла брови, и Успенский увидел, что первый испуг в ее глазах сменяется веселым недоумением. С усилием протолкнув в себя жидкость, чуть было не поперхнувшись, Света прыснула со смеху и спросила: «Не поняла… Вадик, тебя в подворотне грибами накормили, что ли? Ты что несешь?». Вадим Сигизмундович молчал, смотрел на нее серьезно, прямо. Света изучала его взгляд внимательно и долго, как телеграмму с настолько важным извещением, что от волнения глаза бегут по строчкам слишком быстро и ум не успевает разобраться – пару фраз с путающими «зпт» и «тчк» приходиться перечитывать многократно. Наконец Света, похоже, разобралась – «Света зпт нам надо расстаться тчк». По крайней мере, Успенский отметил, что веселое недоумение в ее взгляде снова сменяется испугом.