Белое братство - читать онлайн книгу. Автор: Элеонора Пахомова cтр.№ 73

– Очень надеюсь, что ты ошибаешься. Меня, знаешь ли, греет эта шелуха.

– Ну, это до поры, пока богатый папа тебя кормит и поит. Ты, наверное, думаешь, что все в мире случается само собой и просто так? Что кто-то богат и могущественен, а кто-то беден по воле судьбы, а не по предопределению природы? По какому-то трагическому недоразумению развязываются войны, происходят теракты, катастрофы и прочие неприятности? Ну конечно, никто за этим не стоит и никому не нужны те тысячи человеческих жертв, которые они влекут. Все в этом мире просто случайность. И, конечно, никто, кроме меня, Шамбалу больше не ищет. Я один такой дурачок, первый после Гитлера и Сталина.

– Тысячи… – эхом повторил Погодин слово, которое по-особому резануло слух.

– Переодевайся, Мироша! – Стрельников явно не намеревался развивать тему дальше. – Сейчас сделаем небольшой привал, чтобы ты оклемался немного, перекусим и двинем в путь. Нас ждут великие дела. Предупреждаю сразу, если ты не совладаешь с собой, то с тобой совладаю я. И будь готов к тому, что во время ночных привалов, я на всякий случай все же буду тебя связывать.

Мирослав повернулся к нему, взглянул так, будто нагайкой стегнул.

– Я не могу и не хочу рисковать. Лишняя суета – и мы выдадим себя, так и не добравшись до цели, – сдержанно объяснился Стрельников, дав понять, что разговор закончен.

После привала яки тряхнули помпонами – и их грузные огромные туши неспешно двинулись туда, где, как маяк, мерцал холодным блеском заснеженный пик Кайласа. В тишине диких просторов, которую не нарушали, а скорей подчеркивали высокие протяжные завывания ветра, отдаленно похожие на звуки сиротской тибетской флейты, раздался скрежет телеги и грунтовый хруст. Высота, на которой они теперь находились, была больше пяти тысяч метров над уровнем моря. Погодин чувствовал, что дышать стало еще труднее. Ему казалось, что он вбирает в себя не воздух, а пустоту и она заполняет его безразличным и бесцветным «ничем», вытесняя земное, суетливое, значимое. Шаг каравана подстраивался под неспешную поступь яков, потому двигались они медленно, но и это было не так легко. Единственный оставшийся в группе тибетец вел их тропами среди расщелин и скал, которые затейливо вились меж острых валунов и дикой зелени, уходя то вверх, то вниз. Довольно скоро телегу, которая теперь показалась бесполезным обременением, решено было бросить.

Дорогой Мирослав пытался разрешить ту шахматную партию, фигурами в которой были его мысли и чувства, выстроившиеся за последние сутки так, что их комбинация вводила его в ступор. Он пробовал было переставить их местами, мысленно прикасаясь к гладким навершиям фигур, но они оказывались настолько тяжелыми, что оставались недвижимы. В конце концов он отложил на время это бесполезное сейчас занятье и позволил себе просто бездумно идти, давая своей внутренней пустоте возможность сродниться с невозмутимой вечностью, подглядывающей за красотой диких пейзажей.

Прожив большую часть жизни в мегаполисе, суетном и тесном, где красоту чаще всего являли собой гладкие корпуса дорогих машин и сверкающие витрины бутиков, в Тибете он испытывал эстетический шок. Разглядывая когда-то картины Рериха, он не мог отделаться от чувства, что художник изобразил на них не истинную реальность, а ту, которая смешалась с его воображением. Будто умозрительные образы художника проросли в действительность жилами более ярких, сочных, не существующих в живой природе красок. Слишком насыщенными и живописными были его полотна. Сейчас Погодин понимал, что Рерих ничего не добавил Тибету от себя. Все было так. Как сто лет назад, так и ныне: и сочетания красок; и причудливые, словно сказочные, изломы хребтов; и слепящая кобальтовая лазурь неба; и особое чувство родства с некой высшей силой, породившей все это и тебя самого, как часть совершенного пейзажа. И, когда солнце опустилось за вершины, подарив на прощанье пламенеющий пурпуром всполох заката, а к сепии, охре и зелени холмов добавился фиолет у самых пиков, усталые путники решили сделать привал, чтобы, отдохнув, проснуться засветло и двинутся дальше еще до рассвета.

Костер потрескивал тихо, будто понимая, что ряженые чужаки хотят затаиться на время. Пламя его не рвалось ввысь, а перекатывалось в каменном круге низкими мягкими волнами. Поначалу хозяйничали молча – разбирались со снедью, готовили ночлег. Потом, расслабленные и сытые, смотрели на переливчатые угли. Тогда Погодин решился на очередную попытку воззвать к голосу разума Стрельникова, заведомо, впрочем, понимая, что это напрасный труд.

– Слушай, зачем она тебе нужна, Шамбала? Ведь все у тебя есть, ты ни в чем не нуждаешься. Живи как царь на своих миллионах и радуйся. Сам ведь сказал, что подкожных у тебя осталось много. Путешествуй, наслаждайся. Ну хочешь ты чувствовать себя хозяином жизни и парить над «безвольным большинством», так на здоровье – найми себе штат прислужников и пари сколько душе угодно. Шамбала-то тебе зачем? Что ты там делать собрался?

– Все есть, – кивнул Владимир Сергеевич углям и поднес к ним ладони. – Все есть! Не все, значит, есть, Мироша. Все есть, а смысла нет. Должен же быть в моей жизни какой-то высший смысл. Я так и не понял, зачем прошел свой путь, превозмогая себя и жертвуя другими… Неужели для того, чтобы банально сдохнуть на пуховой перине в окружении прислужников и подхалимов? Это какой-то очень блеклый, бездарный финал для той жизни, которую я прожил, не находишь? – Он посмотрел на Мирослава, и морщинки вокруг серо-голубых глаз распустились веселыми ромашками, но в самих глазах была грусть. – Я слишком рано достиг всего, и это все мне обрыдло еще до того, как мне стукнуло пятьдесят. А дальше что? Я долго думал, что дальше. Знаешь, сынок, когда ты достигаешь всего и тебе нечего больше просить, это похоже на смерть, на вознесение в пустое небо, где нет больше никого… Ты вдруг чувствуешь себя брошенным, осиротевшим. Как будто всю твою жизнь ты был в контакте с чем-то высшим, что благоволило тебе, именно тебе, выделяя тебя из серой массы, давая чувство самости. Я никогда прежде не чувствовал себя таким одиноким, как в тот день, когда осознал, что моя земная власть позволяет мне больше не просить ничего у неба. У меня просто нет такой необходимости. Хочешь быть обереженным от пули или ножа – найми армию телохранителей, есть возможность, зачем взывать. Хочешь самую красивую женщину – купи десяток, оптом, есть возможность. Хочешь стереть с лица земли врага – вопрос цены. Даже когда я был один на «стрелках» против толпы, я не чувствовал себя таким одиноким, как потом, в роскоши. Наоборот, именно в те моменты, когда жизнь моя висела на волоске и зависела от случая, от стечения обстоятельств, от чьей-то высшей воли, я чувствовал себя в контакте с чем-то высшим. Я был не один. А потом я стал дуреть, жиреть, вязнуть в смердящей дорогим парфюмом топи. Я почувствовал себя обманутым, преданным и брошенным. Словно меня развели, как пацана. Ни одна ситуация не высекала больше во мне той искры, которая долетала бы до неба, как раньше, вызывая его на разговор. Потому что все эти ситуации были созданы искусственно.

– Ты никогда не пробовал просто жить?

Стрельников достал веревку и кивнул Погодину. Тот протянул ему руки, понимая, что нет смысла препираться. Отчего-то заволновалась Алиса, зарычала, заелозила лапой по наморднику, пытаясь стянуть с себя кожаные полоски. Стрельников беспокойно покосился на нее и накинул веревку на запястья Мирослава в очередной раз.