Белое братство - читать онлайн книгу. Автор: Элеонора Пахомова cтр.№ 52

Когда в разговоре о Кайласе профессор упомянул карту Шамбалы, которую по памяти восстанавливал бонский лама, основываясь на древнем утерянном свитке, Мирослав вспомнил, что действительно читал об этом в его книге тогда, много лет назад. Больше того, он вдруг понял, что именно из текстов Роднянского узнал слова «Шамбала» и «Олмолунгринг». Теперь Анатолий Роднянский шел с ним плечом к плечу на поиски следов самой загадочной и волнующей из азиатских легенд. Он уже мало походил на молодого, дерзкого исследователя, запечатленного на том фото, где выглядел победителем, идеальным воплощением укротителя стихий. Погодину даже вспомнилось, что, когда он впервые увидел то фото, в его голове ассоциацией заиграла песня из фильма «Приключения Электроника»: «Но ты – человек, ты и сильный, и смелый, своими руками судьбу свою делай. Иди против ветра, на месте не стой, пойми, не бывает дороги простой». Он улыбнулся теплому воспоминанию, неожиданно воскрешенному непредсказуемой памятью. А Роднянский тем временем продолжал искать что-то в его глазах и, кажется, нашел, потому что заговорил, старательно подбирая слова для ответа на его вопрос:

– Мы с Владимиром Сергеевичем не сразу поняли, что мы слишком разные люди. Поэтому отношения наши запутались и, в конечном счете, зашли в тупик. В свое время он обратился ко мне с вопросами о Шамбале, о той самой карте, которую мы обсуждали недавно, об откровениях лам, которые мне когда-то довелось услышать. Я, видимо, настолько поглупел с годами, что принял его за нормального человека, увлеченного Азией, и разоткровенничался.

– А он оказался ненормальным?

– Он оказался не человеком, – попробовал отшутиться профессор. Но эта слабая попытка не поставила точку в разговоре.

– И что с ним не так, по-вашему? – настаивал Погодин.

– Вот видите, Мирослав, вы делаете оговорку «по-вашему», а значит, не готовы к моим откровениям относительно вашего дядюшки.

– Стрельников мне не кровный родственник, просто я знаю его с самого детства. Он и мой отец долгое время были очень близкими друзьями, что называется, не разлей вода. Я рос у него на коленях. Сейчас они уже не так близки, но все равно дружба осталась и наше с ним общение развивается по алгоритму относительно близких людей. Поэтому я тогда и назвал его дядей, чтобы не вдаваться в эти долгие разъяснения.

Он достал из рюкзака спальный мешок и бросил его на песок, который был холодным и не до конца просохшим после дождя, предлагая Роднянскому сесть. Пристроившись на черной полоске ткани, близко к реке, они оба уставились на зеркальные воды, отражающие синеву, и редкие мазки облаков.

– Кровные вы родственники или нет в данном случае не так уж важно. Важно, что вы близкие люди. И я полагаю, что вы в этой экспедиции человек не случайный, – спокойно сказал профессор, примостившись поудобнее.

– Здесь, Анатолий Степанович, вы ошибаетесь. Я вошел в состав группы по чистой случайности. Стрельников обмолвился при мне о поездке, и я сам вызвался присоединиться.

– Боюсь, что это вы ошибаетесь. Если вы так думаете, значит, знаете его не настолько хорошо, как мне казалось. Стрельников ничего не делает случайно. Больше того, если вы и правда думаете так и не знаете истинных мотивов этой поездки, то вам лучше уехать отсюда прямо сейчас.

– Почему? – Мирослав не удержался и хмыкнул, так, будто услышал нечто абсурдное.

Роднянский посмотрел на него внимательно, и Погодин запоздало понял, что смешок был опрометчивым. Он явно не поспособствует тому, чтобы расположить профессора к откровенности.

– Я сказал вам то, что считал нужным, – сухо отчеканил Роднянский. – Уезжайте, Мирослав. Уезжайте прямо сейчас и не пытайтесь выяснить подробностей. Иначе вы всё только ускорите.

– Да что ускорю-то, профессор? Честное слово, вы заинтриговали меня уже до невозможности. Говорите прямо, хватит намеков и аллегорий. Что происходит? Или вы всерьез полагаете, что Стрельников найдет Шамбалу, распахнет ее врата и ускорит наступление великой битвы добра и зла, приход апокалипсиса?

Роднянский склонил голову и вдруг затрясся мелкой дрожью. Погодин не сразу сообразил, что случилось. Профессор уткнулся лбом в согнутые колени, приняв позу сидящего эмбриона. В таком положении тело его стало казаться маленьким и уязвимым. Сквозь тонкую ткань одежды вдоль хребта проступили контуры позвонков, ветер трепал вдоль шеи седые пряди. В районе ребер были заметны судорожные спазмы.

– Анатолий Степанович, – Погодин положил руку ему на спину и ощутил, как все клокочет у него внутри, – что с вами?

Тут профессор откинул голову, и стало понятно, что его сотрясает беззвучный истеричный смех, похожий на рыдания.

– А нет никакой Шамбалы, – давясь смехом, сказал Роднянский. – Нет! – он пытался говорить, но эмоции душили его. – Это все иллюзия, большой обман. На земле реальны только люди и их больные головы, а все остальное иллюзия. Иллюзия…

Он откинулся на спину, уткнувшись затылком в зыбучую почву.

– Шамбалы нет… – повторил он, в его плачущем смехе чувствовалась полынная горечь.

– Анатолий Степанович, – Мирослав вскочил, взял профессора за плечи, которые ощущались в руках чем-то хрупким, осторожно тряхнул его, пытаясь привести в чувство. – Успокойтесь, слышите! Успокойтесь!

Но профессор не спешил приходить в себя, Мирослав не на шутку испугался, что старика сейчас хватит удар. Он достал из рюкзака бутылку воды и хорошенько обдал лицо Роднянского. Тот всхлипнул и затих. Потом выудил из кармана пузырек с таблетками, проглотил пару пилюль.

– Извините меня, это нервы, – заговорил профессор уже спокойно время спустя. – К старости, знаете ли, все изнашивается и истончается. И тело, и ум, а в моем случае еще дух и воля. Эмоциональные перегрузки. В молодости мне казалось, что мне все по плечу, моя нервная система способна как жернова перемолоть любой вызов, но я переоценил себя. С годами жернова затупились и стали выдавать такие вот фокусы. Я, наверное, и вас заставил понервничать, напугал?

– Есть немного. Вы, главное, не волнуйтесь. Если наш разговор вам настолько неприятен, я не стану вас больше мучить. Сам во всем разберусь по ходу. Просто знайте, что если вам нужна будет поддержка, вы можете на меня рассчитывать. Я знаю, что Стрельников может жестко прессовать людей. Он умеет давить на психику, не говоря при этом ни слова. Сложно испытывать это в одиночку. Просто знайте, что вы не один, я всегда готов вмешаться.

Роднянский молча кивнул. Потом заговорил снова.

– Вам, наверное, было странно услышать, что Анатолий Роднянский не верит в Шамбалу?

– Если честно, то да, – улыбнулся Погодин. – От вас не ожидал.

– Понимаю. Казалось бы, я всю свою жизнь посвятил изучению легенд и мифов, как легавая шел по их следам, не жалея себя в этом пути, чтобы хоть дух почувствовать, еле слышное дыхание этих древних поверий. А теперь, на закате жизни, я вдруг говорю, что больше не верю в них. И, главное, где я это говорю, – в Тибете! Сказали бы мне молодому, что так может случиться, я бы рассмеялся в лицо, – он сделал паузу, осмысливая то, что только что сам сказал. – Когда я был в вашем возрасте, я верил. Действительно верил. Мне казалось, что человек – мелкая сошка на этой Земле. Он ничего не решает и не меняет, лишь следует чьей-то высшей воле. Я грезил о том, чтобы выяснить, кто стоит за этим промыслом. Но жизнь, даже когда она кажется познанной и до конца понятной, все равно найдет возможность вытащить козырь из рукава и спутать все карты. Лишь на старости лет я осознал, как сильно заблуждался. Источник силы я искал не там.