По велению Чингисхана - читать онлайн книгу. Автор: Николай Лугинов cтр.№ 108

– Как можно сносить такие слова? Ведь они избирали тебя главенствовать!

Алахыс посопел, думая над ответом.

– Судьба заставляет человека привыкнуть к чему угодно… Они, к сожалению, такие… А иного народа у меня нет… Что может заставить их одуматься?

– Война, – сказал Тэмучин. – Монголы сговорчивы и обучены послушанию не потому, что умней онгутов или найманов, а потому что больше лишений выпало им. Больше нужды и унижений… Вы, онгуты, долгое время жили возле торгового пути, по которому на запад и восток купцы везли и везли дорогой китайский шелк… Вы веками не знали голода и войн… Люди, привыкшие к безоблачному небу, сердятся на редкую каплю дождя, если она попадает им за шиворот… Они сердятся на солнце, дающее жизнь всему живому, когда оно слепит им глаза… Они мнят себя равными всемогущему Богу и порастают заносчивостью и чванливостью, как лежачий камень порастает мхом… А на что годны они в бою, если их мысли заняты лишь заботой о своем скарбе и о захвате чужого имущества, посмотрим, Алахыс… Война очистит твой народ, хан…

Алахыс согласно кивал, но лицо его, едва различимое в темноте, было еще темнее, он не чувствовал за собой властной силы.

* * *

Хоронясь днями в степных ложбинах и лесных зарослях, а ночами под прикрытием тьмы, четыре тумэна Тэмучина собрались в условленном месте. Разведчики Алахыса принесли весть о том, что тангуты начали посевную и ни о чем не подозревают. И ждать, пока они прозреют, ни к чему: нужно начинать военное наступление, сеять дождь стрел с небес и сажать лес пик на земле. Давно оседлый народ и забывший ратную страду подвержен быстрой панике – он побежит, трусливо потряхивая жирными курдюками.

Тэмучин уловил, что онгутские тойоны избегают его, однако это посчитал мелким и незначительным перед лицом большого дела. Он собрал людей, которые хорошо знакомы с землей Хосун, населенной тангутами, и они соорудили из камней и песка маленькое ее подобие, состоящее из больших и малых речек, степи с ее впадинами, с горами и перевалами. Они обозначили речные броды, природные укрытия и боевые укрепления. Они дали представление о расстояниях и приметных местах, разделенных этими расстояниями в кесах. Только после этого Тэмучин собрал своих военачальников, заранее зная, что им скажет. А скажет он о том, что решил начать войну. Скажет, что по предупреждению людей, неустанно желающих монголам добра и связывающих жизнь своих племен и народов с монгольским блистательным будущим, далеких от монголов по расстояниям и по родству, но близких по устремлениям, произвел разведку. Разведка выяснила, что вождь земли хосунской Лунг-Судургу, встревоженный тем, что, вчера еще голопузые, монголы сегодня набирают силу, разослал гонцов к джирдженам, уйгурам, кыргызам, китайцам, хоро-туматам с тем, чтобы объединить их в военный союз против монголов.

Он скажет, что решил не дожидаться их усиления, а напасть на народ Лунг-Судургу внезапно, хотя до сей поры ни на кого не нападал первым. Мы победим, скажет он, но бойтесь оставлять после себя семя вражды и гнева, нам еще не раз предстоит вернуться сюда, на землю, которая станет нашей. Нашими должны стать и люди этой земли. Равными нам, а не черными рабами. А потому обходите стороной каждый клочок земли, засеянный ими, лошадей пасите вблизи водоемов. Малочисленные войска тангутов рассеивайте, но не преследуйте: пусть бегут к своим и множат панические слухи. Большое войско, скажет Тэмучин, стремитесь окружить на открытом месте и также рассеять и обратить в отступ или бегство. Остерегайтесь потерь в своих рядах – нас мало, но мы имеем поводья за спиной сынов солнечных Айыы, и мы претворяем на земле волю Божью. Он наблюдает за нами, он охранит нас и умножит наши силы…

Так он и сказал на военном совете.

* * *

На заре следующего дня монголы ударили по земле хосунской разом в нескольких направлениях.

Как целеустремленные путники, как слепни, загоняющие в болотную трясину крупного зверя, держась прямо намеченного пути и стремясь только вперед, многие боевые мэгэны уже вечером исполнили задачу. Оставшиеся же бились всю ночь и к следующему, столь же неуклонному восходу солнца, подтянулись.

Суровость битв и слаженность невесть откуда обрушившихся на тангутов воинов вызвали в них, отвыкших от баталий, неудержимую панику. Однако и они смогли бы подняться до сопротивления и отвержения себя, если б их жилища подверглись грабежам, а женщины – насилиям. Обескураживало отсутствие оного. Казалось, что воинам монголов нет нужды в грабежах, а их спокойствие и непроницаемость лиц, видимость, что они не воюют, а опасно путешествуют, делали их еще более грозными и неуязвимыми в глазах тангутов. Словно стая волков с домашними псами расправлялись монголы с крупными соединениями провозглашенного «непобедимым» тангутского войска, как уверенный ветер сметали разрозненные части его.

Пешие ратники тангутов при стычке с нападающими сразу же сбивались в плотные монолитные ряды, занимали круговую оборону, щетинясь опасными иглами копий из-за стены щитов. Но монголы не ярились, не пытались проломить стену лбами, а кружились вокруг вороньем, и пущенные мощной тетивой лука то одна, то другая бронебойная стрела-ангабыл выбивали из рядов тангутов беспомощно вопящих и пришпиленных к собственным скорлупкам щитов ратников. Хрипели и тужились другие, кого внезапно опоясывал аркан-маут, вброшенный в круг, и кто еще не понимал, какая сила влечет его из этого круга к полону или погибели. И если у многоногого войска есть общая душа, то паника проникала до самых ее глубин: не понимая, что происходит, передние из тангутов начинали пятиться и теснить людей внутри круга, смешиваться с ними, ломая боевые порядки, а монголы, хищно кружившие на неуязвимом отдалении, расступались. Они нарочно давали пути к отступлению, но, чтобы понять это, нужно было находиться вне боя и вне, может быть, времени. И люди в силу присущего им жизнелюбия устремлялись в эти проходы, как пар из кипящего котла прет в любое отверстие.

Монголы истребляли бегущих с поля боя, а сдающихся забирали в плен. У тех, кто не оказывал сопротивления, забирали только тягло – верблюдов да боевых коней, а стада испуганных коров и отары ко всему равнодушных овец оставляли нетронутыми. Коней и верблюдов пленные гнали на восток под немногочисленной охраной.

Но жителей «злых» поселений изгоняли из жилищ, забирали имущество, вьючили на их же верблюдов – и караваны с трофеями тянулись в восточные степи.

Лунг-Судургу в бессилии велел отрубить головы семидесяти семи высшим военачальникам. Он не мог бестрепетно снести позора от поражения своего многократно превосходящего монголов войска. Но это его бездумное и жестокое решение еще более потрясло тангутское войско, оно уронило и без того низкий боевой дух его. Ведь умные люди, которые есть в любом народе, понимали, что самые кровопролитные битвы еще впереди, ведь основное войско, схоронившееся и сохранившееся за каменными оградами крепостных укреплений, оставалось почти что в целости.

Лунг-Судургу понимал, что боеспособность подчиненных низка, что они чувствуют себя в растерянности, когда кому-то из воинов не хватает в походе привычной в быту безделушки, и отвыкшие от походных лишений люди становились капризны, как китайские барышни. Но он надеялся, что сухая ветвь оживет, если ее полить свежей кровью. Он собрал у подошвы горы Аласа войско в пять конных мэгэнов и двинул его встречь монголов. Но те были спокойны, как гора Аласа, с разницей в том, что гора не расступалась, а монголы – да, расступались в стороны, уклонялись от столкновений и не принимали боя лоб в лоб. После каждого подобного маневра они оказывались на возвышенности, а тангуты – в низине, и каждый раз на упрямцев, утративших семьдесят семь военачальников, сверху лил дождь стрел. Своими маневрами монголы разъярили баловней оседлости: три дня изнуряли те себя безуспешной погоней и опустошающими ряды стычками. Лошади тангутов стали падать от изнурения, тогда как их противник имел на каждого по несколько сменных, заводных.