Придворное общество - читать онлайн книгу. Автор: Норберт Элиас cтр.№ 8

Историки говорят порою: мы занимаемся вовсе не обществами, а только индивидами. Но если мы взглянем попристальнее, то обнаружим, что историография конечно же занимается не какими угодно индивидами, а только индивидами, которые играют некоторую роль в сообществах и для сообществ определенного рода. Можно пойти дальше и сказать, что она занимается этими индивидами именно потому, что они играют роль в сообществах того или иного рода. Можно было бы, конечно, также включить в историографию «историю» любой собаки или клумбы, или «историю» какого-то выбранного по жребию человека. Всякий человек имеет свою «историю». Но если мы говорим об «изучении истории», то слово «история» мы употребляем в совершенно особенном смысле. Ее систему координат всегда составляют, в конечном счете, совершенно определенные сообщества, которые считаются особенно важными. В каждом случае имеется иерархически упорядоченная шкала ценностей этих сообществ, которая определяет, какие из них будут иметь первостепенное, а какие — второстепенное значение в качестве системы координат для исследования. Так, в целом можно, наверное, сказать, что исторические исследования, ограниченные рамками одного отдельного города в государстве, имеют меньшую ценность, нежели те, в которых рассматривается целое государство. На первом месте в этой шкале ценностей в настоящее время стоят, пожалуй, национальные государства. Их история задает сегодня основную рамку при отборе тех индивидов и тех исторических проблем, которые стоят в центре внимания исторической науки. Обыкновенно не размышляют о том, почему в наши дни история таких фигураций, как «Германия», «Россия» или «Соединенные Штаты», служит главным мерилом при отборе индивидов, которых называют «историческими личностями» и ставят на первый план исторических изысканий. Все еще отсутствует традиция исследований, в рамках которой систематически разрабатывались бы соединяющие линии между действиями и достижениями отдельных известных по именам исторических деятелей и структурой тех сообществ, в которых они приобрели свое большое значение. Если бы это было сделано, то нетрудно было бы показать, как часто отбор индивидов, на судьбы и поступки которых обращается внимание историков, связан с принадлежностью их к определенным меньшинствам, к восходящим, или находящимся у власти, или уходящим элитам тех или иных стран. По крайней мере, во всех расслоенных обществах шансы индивида «совершить что-нибудь великое» и привлечь к себе взгляд историка на протяжении долгого времени зависели именно от его принадлежности или возможности получить доступ к какой-нибудь элите. Без социологического анализа, учитывающего структуру таких элит, едва ли можно оценивать величие и заслуги исторических фигур.

11.

Придворное общество — предмет настоящей книги — и есть такое элитное образование. В этом исследовании вы найдете несколько примеров, которые иллюстрируют только что сказанное. Индивиды, не принадлежавшие в эпоху правления Людовика XIV к придворному обществу или не нашедшие к нему доступа, имели сравнительно мало шансов продемонстрировать и реализовать свой индивидуальный потенциал деяниями, которые с точки зрения традиционной историографической шкалы ценностей могли бы считаться достойными упоминания в истории. С помощью более углубленного исследования такого рода элиты можно, к тому же, достаточно точно выяснить, каким образом ее структура предоставляла или не предоставляла отдельным людям их индивидуальные возможности для свершений и самореализации. Герцогу Сен-Симону, например, поскольку он был представителем высшей знати, но не принадлежал к дому Бурбонов, в соответствии со стратегией Людовика XIV, соответствовавшей его королевской позиции, доступ к правительственным должностям и вообще к любому официальному политическому посту, сопряженному с властью, был закрыт. А именно к такого рода позиции Сен-Симон всю свою жизнь стремился. Он надеялся, что именно здесь — как государственный муж, как политик, как человек правительствующий — сумеет реализовать себя. Он ожидал, что в этих позициях совершит нечто великое. Поскольку в силу его положения в структуре двора такая возможность была закрыта для него все время, пока жив был Людовик XIV, Сен-Симон пытался, помимо участия в придворных закулисных интригах, достичь самореализации, прежде всего, посредством писательской деятельности в той ее форме, которая соответствовала привычкам и вкусу придворной знати: он писал воспоминания, в подробностях фиксируя жизнь при дворе. Будучи оттеснен от политической власти, он, как говорится, вошел в историю иным способом — как великий мемуарист. Ни развитие его индивидуальности, ни развитие его писательского взгляда невозможно понять, не соотнеся их с социологической моделью придворного общества и не зная истории его общественного положения в структуре распределения власти при дворе.

В традиционной историографии, когда спорят о роли личности в истории, исходят порой из того допущения, что противоречия между теми · историками, которые в исследовании исторических феноменов сосредоточивают внимание на «индивидуальных явлениях», и теми, которые концентрируют его на «явлениях общественных», есть противоречия непримиримые и неизбежные. Но на самом деле это абсолютно нереальная антиномия. Ее можно объяснить лишь в связи с двумя политически-философскими традициями, из которых одна постулирует «общество» как нечто внеиндивидуальное, а другая — «индивида» как нечто внеобщественное. Оба эти представления суть фикции. Здесь мы это видим. Придворное общество не есть феномен, существующий вне индивидов, которые его составляют; а эти индивиды, будь то король или камердинер, не существуют вне того общества, которое они все вместе составляют. Понятие «фигурации» служит для того, чтобы выразить это обстоятельство. Употребление традиционных слов мешает нам вести речь об индивидах, которые объединяются в общества, или об обществах, состоящих из отдельных людей, — хотя это именно то, что мы можем наблюдать в действительности. Если использовать несколько менее нагруженное слово, легче будет ясно и отчетливо проговаривать то, что мы наблюдаем. Именно так и происходит в том случае, когда мы говорим, что отдельные люди вместе образуют фигурации различного рода или что общества суть не что иное, как фигурации взаимозависимых людей. Сегодня в этом контексте часто пользуются понятием «системы». Но покуда мы не мыслим социальные системы как системы, состоящие из людей, мы, пользуясь этим словом, парим в безвоздушном пространстве.

12.

Вышеприведенные размышления подвели нас на несколько шагов ближе к ответу на вопрос о том, связана ли оценка неповторимых, уникальных и единственных в своем роде аспектов как самого существенного в той событийной взаимосвязи, которую называют «историей», со спецификой самой этой взаимосвязи — или же это идеологически обусловленная оценка исследователей, гетерономно привносимая в историю извне. Мы можем яснее видеть, что при истолковании «истории» как взаимосвязи уникальных и единственных событий соседствуют оба типа оценок — те, что адекватны предмету, и те, что идут от идеологии. Всесторонний анализ этой смеси автономных и гетерономных оценок есть задача очень большого масштаба. Здесь нам придется удовольствоваться тем, чтобы, указав на проблемы, которые сыграют некоторую роль в нижеследующих изысканиях, прояснить лишь некоторые аспекты этого вопроса.