Придворное общество - читать онлайн книгу. Автор: Норберт Элиас cтр.№ 5

В общем и целом можно сказать, что уже само избрание придворного общества предметом исследования не очень-то согласуется с господствующей ныне популярной системой ценностей, часто оказывающей влияние на историческую науку. Династические властители и их дворы на нынешнем этапе развития общества все более и более теряют свое значение. Они на сегодняшний день относятся к числу отмирающих общественных фигураций. В тех из развитых стран, где они вообще еще существуют, они утратили значительную часть своей прежней власти и своего прежнего престижа. По сравнению с порой своего расцвета придворные общества наших дней являются, самое большее, лишь подражаниями. Представители восходящих социальных форм зачастую рассматривают эти реликты прошедшей эпохи со смешанными чувствами.

Понятно, что эта расхожая негативная оценка не содействует адекватному пониманию своеобразия придворного общества как общественной формы, имеющей столь же отличный и ярко выраженный характер, как и, например, феодальные элиты или партийные элиты индустриальных обществ. Последним сегодня уделяется более пристальное внимание, очевидно, потому, что это современные общественные типы, а большинство людей интересуются собственной эпохой более, чем всеми другими. Феодальные же элиты представляют собой заметный и сравнительно четко очерченный предмет социологических и исторических штудий, вероятно, потому, что их можно хладнокровно, с большой дистанции рассматривать как генетические праформы и контрастную противоположность современных фигураций. Феодальные общественные формы кажутся чем-то давно прошедшим; как правило, уже никто не находится в состоянии борьбы с ними, а порой их даже представляют в романтически приукрашенном виде, с положительными оценочными акцентами. А что касается придворного общества, то, поскольку и в наше время еще существуют эпигонские формы этой социальной формации, оказывается труднее осознать, что и оно обладает своими специфическими структурными особенностями, которые можно выявить как таковые, независимо от того, считать ли их хорошими или нет. В отношении постепенно устраняемых ныне от власти придворных элит, потомков некогда могущественнейших элитных групп многих европейских стран, у более молодых, восходящих элит индустриальных национальных государств нередко еще сохраняется негативная оценка и оборонительная позиция — отголосок противостояния прежних дней, которое часто бывало весьма жестким. В этом случае опять же оценки и аффекты, характерные для общества в целом, сказываются на отборе того, что исследователь сочтет значимым для исторической и общественной науки, а что нет. Такие принятые в народе оценочные мнения пока еще отбрасывают тень на изучение и даже категориальное описание придворного общества.

Вовсе не так просто показать, что я имею в виду, когда говорю, что нужно сознательное усилие, чтобы обеспечить большую степень автономии отбора и формулировки социологических проблем (независимо от того, относятся ли они к современности или к прошлому) от принимаемых как сами собой разумеющиеся и потому не проверяемых расхожих оценок. Но вот один пример. Если мы ставим себе задачу приблизиться к объяснению и пониманию того, как люди могут быть по-разному связаны друг с другом, то все типы взаимоотношений, в которые люди вступают, все общественные фигурации равноценны. Здесь мы вновь, в несколько более широком смысле, сталкиваемся с тем, о чем говорил Ранке, когда отмечал фундаментальную равноценность всех периодов истории. Он тоже по-своему пытался указать на то, что исследователи, которые хотят понять взаимосвязи между людьми, сами закрывают себе подступ к предмету, если руководствуются при этом предвзятыми оценками, принадлежащими их собственной эпохе и их собственной группе. Адекватное и компетентное исследование любого социального образования, любого объединения людей, будь то большого или малого, принадлежащего давно прошедшим временам или современности, может содействовать расширению и углублению нашего знания о том, как люди во всех ситуациях связаны друг с другом — в мышлении и в чувстве, в ненависти и в любви, в действии и в бездействии. И невозможно представить себе такую социальную фигурацию, изучение которой было бы в большей или в меньшей степени важно, чем изучение какой-то другой. Изменчивость этих человеческих взаимосвязей так велика и так многообразна, что — по крайней мере, при малом объеме и неполноте нашего нынешнего знания — невозможно представить себе такого компетентного исследования некой еще не изученной социальной фигурации и процесса ее становления, которое не давало бы чего-то нового для понимания человеческого универсума, для понимания нас самих.

7.

Итак, если мы занимаемся вопросом о взаимном отношении историографии и социологии, то часто упоминавшаяся проблема неповторимости исторических событий занимает центральное место. Представление, согласно которому неповторимость и уникальность событий есть отличительная характерная черта человеческой истории, предмета историографии, часто сочетается с представлением, согласно которому эта «неповторимость» обусловлена природой объекта, т. е. заключена в самом предмете независимо от всех ценностных предпочтений людей, которые его изучают. Но это совершенно не так. Если то, что в настоящее время исследуют как «историю», обыкновенно рассматривают как собрание единственных в своем роде данных, то происходит это по той причине, что самым главным в подлежащих исследованию событийных рядах считаются события, которые уникальны и неповторимы. Иными словами, это основано на определенной оценке. Она легко может показаться естественной. Но, возможно, будет лучше сознательно присмотреться к ней и проверить ее правомерность.

Ибо неповторимые уникальности есть отнюдь не только в тех совокупностях событий, которые делают предметом своих исследований историки. Неповторимые уникальности есть буквально повсюду. Уникальны не только каждый человек, каждое человеческое чувство, каждое действие и каждое событие в жизни человека, но и каждая летучая мышь и каждая блоха. Уникален каждый вымерший вид животных. Динозавры больше не появятся. Уникален в этом смысле homo sapiens, человеческий род как целое. И то же самое можно сказать о каждой пылинке, о нашем Солнце, о нашем Млечном Пути и в известном смысле о каждом другом образовании: они появляются и исчезают, и если они исчезли, то больше не появятся.

Проблема уникальности и неповторимости, следовательно, сложнее, чем это представляется в рассуждениях теоретиков науки. Есть уникальности и неповторимости различных ступеней, и то, что уникально и неповторимо в рамках одной ступени, с точки зрения другой ступени может предстать как повторение, как возвращение чего-то вечно одинакового. Наше уникальное Солнце и неповторимая, медленно изменяющаяся Земля, на которой мы живем, представляются скоропреходящим человеческим поколениям вечно возвращающимися картинами. В отношении к единственному в своем роде человечеству отдельные люди сами суть повторения некой вечно тождественной формы, и то, что в людях различно, оказывается тогда вариацией неизменно повторяющейся основной схемы.

Но именно этой вариации, этой различности и уникальности индивидов в рамках постоянно повторяющейся основной схемы придают особенно большое значение в некоторых обществах, а в пределах этих обществ, в свою очередь, в определенных отраслях науки. Такая расстановка приоритетов связана со своеобразной структурой этих обществ и особенно с относительно высокой степенью дифференциации и индивидуализации в них. Именно она выражается в историографии этих обществ. Объяснить это сложно, и нет необходимости прослеживать здесь в деталях широко разветвленную сеть этих взаимосвязей. Как бы ни обстояло дело с адекватностью или неадекватностью исторической теории, которая выдвигает на передний план одно только уникальное и индивидуальное в событиях, несомненно, что в такой акцентировке отражается специфически сформированная обществом разновидность человеческого самосознания. Не только в самих себе люди ценят то, что они действительно могут признать в себе отличительным, уникальным и неповторимым; в силу определенной направленности того социального воспитания, которое получает индивид, он обычно рассматривает развитие в себе возможно более индивидуального, возможно более уникального и неповторимого человеческого профиля в качестве идеала, к которому стоит стремиться. Сосредоточенность на специфическом, уникальном и неповторимом в течении событий, которая в значительной мере определяет теорию и практику исторических исследований, была бы немыслима без той повышенной ценности, которую приписывают неповторимости и уникальности индивидов в обществах, где пишется такая история.