Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Бавильский cтр.№ 71

Внутри, разумеется, был очередной закопченный Тинторетто, но в этот раз я даже не стал его подсвечивать пятачком; меня заинтересовал резной алтарь, в котором барокко, захлебываясь, ставит на себе жирный крест.

Там на фоне белых скульптур устроено что-то вроде райка, изображающего тот самый момент, когда Моисей стоит возле бугрящейся коричневыми камнями горы и смотрит вверх.

Откуда ему Строгим-Строгим Стариком, окруженным ангелами с длинными трубами, транслируется Завет, и все это подсвечено сбоку таким образом, что, во-первых, скульптурный театр получает дополнительный объем, а во-вторых, мраморные существа дают такие затейливые, суггестивные тени, что изображение как бы удваивается.

Вот какая у меня выходит закономерность: я не умею (просто не могу) долго фиксироваться на барочной избыточности, глаз отказывается воспринимать детали, как регулярные, так и в оформительских делах – декоре, картинах, нагромождениях скульптур. Барокко действует на мое эстетическое внимание максимально рассеивающим образом: ты либо охватываешь всю структуру в целом, без тщательного проникновения в детали, либо постоянно и будто бы воровато переводишь взгляд на что-то иное.

Замкнутая монада, которая почти никогда не пускает тебя внутрь; все время будто что-то мешает, посреднически путается между, напуская тумана на пологий мосток интенции, точно в глазу какая-то соринка мешает.

Венецианские храмы помогли мне понять, в чем дело. Это остаточные явления ауры мешают, автоматически запуская процесс вхождения в близость дальнего.

Точнее, в даль ближнего.

Моя Венеция похожа на лес прекрасный, на терракотовую чащобу, заросшую вековыми стволами, между которыми перекинуты мосты кустарников.

Идешь по бурелому, и солнце светит сквозь черепичные кроны, и тени, тени, как в глубокий полдень, мгновенно исчезают в промельках игольчатых каналов.

Стволы исцарапаны временем и погодой; заросшие каменной щетиной тропинки никуда не ведут; мох нарастает не только с северной стороны, но со всех, каких только можно.

Апофеоз соприродной урбанистики. Да, укроп тут не растет.

По опушкам тесных кампо, погруженных в сон палой листвы, ходят грибники с корзинками, собирают впечатления, аккуратно срезая мухоморы и волнушки, оставляя грибницу нетронутой для тех, кто идет по следу.

Висят паутинки, блестят витрины, в которых живет-поживает всяческая остекленевшая местная живность, купола и колокола гудят от лесного ветра, и сосны кампанил качаются, но никогда не гнутся.

Сколько бы им ни было.

«…Видел на фотках палаццо Гримани, туда перетащили из Дворца дожей лучшего венецианского Босха (во всяком случае, в прошлом году висел) и обломки Джорджоне.

Напротив Ла Фениче – Атенео Венето, там Веронезе, Строцци и пр. висят как дома.

В Каннареджо рядом с церковью, где похоронен Тинторетто, отличная церковь Сант-Альвизе, посвященная местному любимцу Людовику Анжуйскому. Там прекрасные „Страсти Христовы“ Тьеполо и картин десять неизвестного Бастиано, совершенно прелестные.

В районе Сан-Поло отличная церковь Сан-Джакомо даль Орио с Мадонной Лотто в алтаре, а перед ней икона Распятия Паоло Венециано. Рядом с церковью чудная площадь Сан-Больдо, где никогда никого. Благодать!

Церкви Больдо нет, осталась колокольня, которую местные оборудовали под склад, хранят там лодочки.

И совершенно неожиданно ходили в выходные на выставку из коллекции Бриттена – Пирса, там эскиз к опере „Смерть в Венеции“ – интерьер собора Сан-Марко. Вдруг там мало народа? Загляните, он гораздо лучше его репутации.

Хорошей Вам Венеции!»

Заходишь сюда и сразу понимаешь, что это очень важная церковь (справочники много и интересно говорят о ее истории, прочите – не пожалеете). Видно же: за торжественным и сдержанным фасадом – готика спорит в нем с Ренессансом, белый верх, розовый низ, – скрывается живописное буйство, забившее все стены от пола до потолка.

Картины, большие и очень большие, повешены встык вдоль стен главного нефа от внутреннего фасада до самого алтаря: шпалерная развеска обтекает капеллы и круглые окна под самым потолком, заполняя собой все.

Алтарный полукруг, расписанный везде, где только можно, погружен в темноту. Картины подсвечивают фонарики, холсты блестят восковым потом и подмигивают подсвечникам.

Из-за стыков холстов, а также тел на них, занятых исполнением чудесных историй, брызжущих в разные стороны, возникает многоплановая суета – живопись-то сплошь венецианская, плотная, атласная, струящаяся…

Видно, как в этом изобразительном изобилии, поначалу бледном и скованном, заводятся черви барокко; как оплавленный жир ярких пятен начинает стекать сверху вниз, уплотняя и без того густую тишину человеческого роста; сквозь нее не протолкнуться. Хотя центр пуст, скамьи пусты, а туристы жмутся к боковым нефам, забитым искусством как на старинных картинах, изображающих первые галереи эпохи Просвещения.

Указателей и указаний почти нет, поэтому тщательно обходишь все это шумное разностильное колыхание в поисках знакомых манер.

Время от времени теряешься в изобилии «замкнутых художественных систем», впадая в панику от собственного бесчувствия; кажется, что нервные окончания, из-за обилия впечатлений последних дней, притупились и не способны отличать дурное от хорошего.