Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Бавильский cтр.№ 55

Однако, если перед Скуолой скакануть в сторону, дорвешься еще до трех небольших залов, расчетливо оставленных на сладкое.

Там будет коридор, завешанный всякими проигрывающими по яркости картинами. На одном конце его – зал с картинами из Скуола Сан-Джованни Эвангелиста (тот самый знаменитый цикл Джентиле Беллини, в центре которого холст на всю стену с реальной исторической процессией, бесконечно идущей по просторам площади Сан-Марко), а с другой – комната для серии картин Карпаччо про святую Урсулу, после которой можно беззаветно полюбить не только жизнь, живопись, но и саму святую Урсулу, став членом ее фан-клуба.

В этот раз Галерея Академии не показалась мне утомительно большой, как это бывает в известных, «главных» музеях. Возможно, опыт, возможно, закалка последних дней. Возможно, нынешний возраст мой играет на сжатие (сжатость) этого насыщенного пространства, но ничего похожего на ощущения от первого визита сюда 16 лет назад я не испытал.

Тогда, с корабля на бал, первым делом я отправился в Галерею Академии. И такого мощного послевкусия у меня не осталось ни после старушки Пегги Гуггенхайм, которая с тех пор сдулась еще сильнее, ни тем более после Биеннале-97.

Я еще помню – или же заново придумываю – ощущение обвала, когда картины и залы сыпались друг за дружкой, все расширяя и расширяя впечатление, точно масштабы и зашкаливающий уровень красоты действительно раздвигают стены, заменяя окна (их в Академии почти нет, а те, что есть, плотно закрыты) и двери.

Теперь это просто музей, куда из церквей и опустевших палаццо скопом снесли местные артефакты, что выглядит очень даже по-расейски.

Венеция – страна масляной живописи и отдельных, автономных картин; самая первая из них почти без экспозиционного акцента висит в проходном простенке, оказываясь интереснее и ярче репродукций.

Это обстоятельство не только облегчало работу наполеоновских реквизиторов-эвакуаторов, но и создало особую, отличную от фресковой, культуру потребления прекрасного, которое отныне может быть: а) приватным; б) секулярным.

За фресками надо ехать в Тоскану, во Флоренцию или еще куда-то, в более старинные республики, понимая, что возраст перестает красить не только человека, но и произведения искусства, оставляя нам следы следов да виноградную оскомину вместо виноградного сока.

По тому, как сформированы коллекции тех или иных музеев, можно многое понять о периодах расцвета и упадка тех или иных городов, даже стран.

Америка – молодая страна, поэтому в ней так мало истории и так много музеев современного искусства, а классические картины вывезены из Европы в каких-то единичных, каждый раз особенных случаях.

В музеях Тель-Авива и Иерусалима почти нет классики, зато очень качественные импрессионисты и постимпрессионисты, в которых еврейские банкиры любят вкладывать деньги.

Скажите мне, с чего начинались те или иные коллекции, и я скажу вам, что в грезах и тревожных снах думает о себе все еще обладающий ими населенный пункт.

Если задуматься, то, по сути, весь сосредоточенный в Галерее Академии нескончаемый многоступенчатый оргазм апофеоза цвета и света, бисквитных форм и декоративно-прикладного беспредела, воспринимаемый нами слоеной пряной экзотикой, местный аналог Третьяковской галереи. Это как какой-нибудь Музей д’Орсе, лавка продуктов местного урожая. Главный карьер по добыче венецианской живописи, живорожденной и по-прежнему животворящей.

Ну да, «выставка достижений народного хозяйства» в самой что ни на есть разработанной (отработанной) области. Кажется, именно искусство, а не «романтика» или «геометрия каналов» – главные манки для туриста, уже через неделю пребывания невольно превращающегося в паломника.

«…От фонтана к фонтану, от церкви к церкви – так иголка шаркает по пластинке, забывая остановиться в центре…» ^[34]

Хотя и «романтика» – это же тоже любовь, сублимированная, переработанная культурой и закодированная в конкретность пространства, в набор стереотипных формул (Казанова – карнавал – декаданс – «Смерть в Венеции»), которые уже не обойти. И работать с которыми следует без высокомерия.

Не осознав этого, в Венецию чаще всего едут за венецианской живописью, что сближает культурные туры с гастрономическими. Венецианская живопись, растащенная за века на приемы и «цветовые решения», напитала собой мировую культуру, растворилась в ней почти без остатка, парадоксальным образом так и оставшись локальным явлением.

Стремление оказаться в аутентичном ландшафте «без машин» и зданий «из стекла и бетона» оборачивается стремлением хотя бы прикоснуться к утопии, максимально возможной в «городе искусства». Точнее, в том, что от него осталось.

Только здесь, вероятно, и можно попасть «внутрь картины», внутрь невозможной более тишины и цельности восприятия, навсегда надколотого опытом.

Если что-то следует искать в местных художественных залах, так это следы гармонической полноты, невозможной за ее тихими, погруженными в лабораторную чистоту стенами.

Именно Венеция таким искусным и искусственным образом ближе всего оказывается к центру арт-утопии, огороженной лагуной.

И то, что к ней в нагрузку выдается тяжелый, разбухший от постоянной влаги город, можно воспринимать не как отягощение, но как бонус.