Из песка и пепла - читать онлайн книгу. Автор: Эми Хармон cтр.№ 25

Страница

Ева Росселли

За последние восемнадцать месяцев Анджело приезжал из Рима во Флоренцию двенадцать раз, и ни разу – с личными целями. У него была не вызывающая сомнений причина навещать родной город, он прекрасно знал местность и ее обитателей, особенно в церковных кругах, свободно владел английским, неплохо – французским, сносно – немецким и, разумеется, бегло – итальянским. И хотя он был молод и хорош собой, отчего привлекал внимание везде, где бы ни появлялся, черная сутана, жесткий белый воротничок и отсутствующая нога обеспечивали его таким алиби, которому прочие итальянские мужчины могли лишь позавидовать.

Теперь в Италии прятались не только евреи; вдвое больше солдат в панике искали укрытие, чтобы их не застрелили на месте или, задержав, не выслали в немецкие трудовые лагеря. Сдавшись американцам 8 сентября, Италия поставила своих граждан в безвыходное положение. Отныне они были врагами, а не союзниками Германии, и немцы рассматривали итальянских солдат как военнопленных. Далеко не один молодой священник угодил на допрос в гестапо, а некоторым даже пришлось посидеть за решеткой, пока за них не поручились старшие коллеги. У Анджело таких проблем не возникало. Его вид точно соответствовал легенде, а это значительно упрощало перемещения по стране.

В то утро он сопровождал из Рима восьмерых иностранных беженцев. Анджело распределил их по поезду, чтобы, даже если одного поймают, у остальных была надежда спастись, и велел притвориться спящими. Так они могли бы сонно нашарить документы и сунуть их контролеру, не говоря ни слова и не выдав себя.

Дорога заняла шесть часов, но подопечные Анджело сыграли свои роли безукоризненно. Авантюра прошла так гладко, как он и надеялся. Вся группа высадилась на вокзале Санта-Мария-Новелла, и Анджело отвел их в одноименную базилику неподалеку. Там их встретил уже другой священник, которому предстояло сопроводить беженцев в Геную. Из Генуи их должны были переправить еще куда-то; в идеале – в безопасность.

Некоторых беженцев отвозили в Абруццо, откуда контрабандистам и местному священнику было легче доставлять их на территорию союзников. Анджело не знал имени этого священника. Каждый волонтер двигался фактически вслепую, видя лишь свой отрезок пути. Этого требовали соображения безопасности: даже схваченные, они не смогли бы выдать того, чего не знали. У их организации не было официального лидера, да и самой организации, по сути, не было – просто сеть отчаявшихся людей, которых обстоятельства подтолкнули к таким же отчаянным мерам. До сих пор система работала исключительно по милости Господней и за счет доброты и отваги каждого участника.

Однако Анджело приехал во Флоренцию не только из-за беженцев. Не на этот раз. Сейчас он действительно направлялся домой, и с безусловно личными целями. Он знал, что эта поездка неизбежна, что этот день придет, но до поры до времени наблюдал и выжидал. В июле, когда Бенито Муссолини сместили и генерал Бадольо занял его место, Анджело затаил дыхание. Многие думали, что старые законы вот-вот отменят и все наконец наладится. Этого не произошло. Затем американцы начали бомбить Рим, район Сан-Лоренцо превратился в руины, и Анджело почти отказался от своей затеи, решив, что во Флоренции безопаснее. Однако потом Италия заключила перемирие с союзниками, в Рим вкатились танки с немецкими оккупантами, и он понял, что ждать дальше нельзя.

Война ранила Флоренцию – состарила нестареющий город, – и теперь ее голова была низко опущена, точно у скорбящей вдовы. Как и в Риме, здесь кишели немцы, за провизией выстраивались длинные очереди, а жители и думать забыли о неспешных прогулках. Теперь они передвигались короткими перебежками, словно так их было труднее засечь. Заметить. Захватить. По натуре итальянцы были экспрессивными и обстоятельными. Обычно они не шли, а шествовали, но война положила конец и этому.

Теперь они метались.

Дойдя до больших ворот, Анджело обнаружил, что они не заперты. Надо будет отругать деда. Дни, когда двери можно было оставлять нараспашку, давно миновали. Затем пересек притихший двор виллы, которую когда-то называл домом, – виллы, где они с Евой плескались в фонтане и разбили несколько окон, пока он учил ее играть в бейсбол. Анджело с удовольствием отметил, что сад и особняк ничуть не изменились. Бабушка с дедушкой не переставали о них заботиться. Цветы по-прежнему демонстрировали буйство красок, а дорожки были тщательно подметены – ни осколков, ни других следов катастрофы, зажавшей всю Италию в кулак. Самые жаркие дни остались позади, сентябрьский воздух был теплым и мягким, над головой расстилалось безоблачно-голубое небо. Однако эта безмятежность наполняла Анджело тревогой, словно идеальная погода и приятный ветерок нарочно сговорились с нацистами, чтобы усыпить бдительность итальянцев.

Анджело подумал, что бабушке с дедушкой не стоило бы так трепетно заботиться об особняке: это лишь делало из него более привлекательную мишень. Недвижимость в самом сердце города, на одной из главных улиц, отлично видная даже из-за высоких стен. Прекрасная. Ухоженная. Неотразимая. Совсем как Ева и та стена, которую она вокруг себя возвела. Но стен было недостаточно. Настало время прятаться по-настоящему. Анджело предстояло уговорить Еву уехать с ним в Рим, а может, и Сантино с Фабией. Им будет лучше за пределами города, вдали от собственности, которая лишь привлекала к семье ненужное внимание.

Камилло пропал почти три года назад. Три года – и ни единой весточки. Все, что им удалось разузнать, – Освенцим. Само по себе слово звучало безобидно, будто название детской болезни. Однако стоило шепнуть его среди людей более опытных, как в трех слогах проступал и лязг свинца, и перезвон похоронных колоколов. Конечно, это были только слухи, но слухов этих оказывалось достаточно, чтобы евреи снимались с насиженных мест и бежали в поисках нового укрытия только с тем, что было на них надето. Другие, напротив, старались еще глубже забуриться в свои дома, надеясь, что эта болезнь каким-то чудом их минует, не заметит, обойдет стороной. Чума и правда однажды пощадила Флоренцию. Но гораздо чаще она заходила прямо в ворота.

Самые благоразумные прятались. Камилло прятаться не стал. Он до последнего верил, что итальянское гражданство его защитит, но даже с итальянским гражданством его арестовали и отправили в Освенцим. Больше им ничего не было известно.

Анджело постучал молотком по красной лакированной двери. Пока он ждал ответа, его глаза на секунду метнулись вправо – туда, где обычно висела мезуза ^[1]. Анджело помнил день, когда Камилло ее снял. Шел 1938 год, и плечи его были широко расправлены, хотя по лицу струились слезы. Едва расовые законы вступили в силу, Камилло переписал дом на Сантино и Фабию. Когда же Анджело спросил, почему он плачет, тот ответил, что ему стыдно.

– Я снял ее из страха. Более достойный человек сражался бы за свою веру. Но я не такой человек. К стыду своему, я не такой.

Страница