Из песка и пепла - читать онлайн книгу. Автор: Эми Хармон cтр.№ 28

– Это глупый вопрос, Ева. – Анджело сам слышал, что говорит как мальчишка, и злился на себя за это. На вилле Росселли у него никак не получалось быть падре Бьянко, терпеливым и хладнокровным.

– Разве? Ты приложил все усилия, чтобы я почувствовала себя невидимкой. Я для тебя не существую, Анджело. Я еврейка. Гитлер хочет, чтобы я не существовала вообще. Помнишь?

На мгновение они оба вспомнили. Даже слишком отчетливо. Однако происходящее не имело никакого отношения ни к расе, ни к религии Евы, и она это знала. Анджело понял, что ему трудно дышать, когда тиски, которыми она для него была, сжали сердце с особенной жестокостью. Тиски… и порок. Вот чем она для него стала, и Анджело больше не мог этого отрицать.

На следующий день Ева и Анджело отправились на вокзал рано. Их провожали Сантино с Фабией – на морщинистых лицах теплились ободряющие улыбки, но глаза были тревожны. Перрон содрогался от обычной суматохи: одни пассажиры выгружались из вагонов, другие стремились скорей в них забраться. Все торопились, немцы наблюдали, поезда свистели, вынуждая перекрикивать эту какофонию и комкать прощальные напутствия. Наконец все четверо сбились в кучку, взялись за руки и склонили друг к другу головы, чтобы обменяться последними словами и знаками любви.

– Заботься о ней как следует, Анджело! – Сантино похлопал внука по худым щекам, и тот, поцеловав деда в лоб, коротко прижал его к груди.

– Помните, что я сказал! Никакого сопротивления. Если придут немцы, пусть забирают что угодно. Берегите только себя. Камилло не хотел бы, чтобы вы с бабулей пострадали, сражаясь за его имущество. Он всю жизнь беспокоился только о Еве, а ее теперь буду беречь я. Обещаю.

Удивительно, но Фабия не плакала. Кажется, для слез она была слишком напугана – маленькие ладони тряслись, улыбка дрожала, – и Ева едва подавила желание сказать Анджело, что передумала. Внезапно ее охватило ужасающее предчувствие, что она видит Сантино и Фабию в последний раз, что воды Леты смоют их точно так же, как отца и дядю Феликса, – ни письма, ни надежды. Должно быть, она чем-то выдала свою панику, потому что Фабия тут же стиснула ее руки, и страх на старческом лице сменился бесконечной любовью.

– Мы любим тебя, Ева, – сказала она твердо. – Мы прожили хорошие жизни и были счастливы. Не переживай за нас. Мы есть друг у друга, а дела потихоньку наладятся. Когда-нибудь война закончится, и мы все снова будем вместе. И тогда ты мне сыграешь, ведь правда?

– Правда, – прошептала Ева, уже не пытаясь сдерживать слезы.

Фабия притянула ее к себе и прошептала на ухо:

– Господь тебя видит, Ева. И Анджело Он видит тоже. Это любящий Господь.

Ева крепко обняла ее в ответ, хотя мысли ее и противоречили чувствам. Господь видел либо всех, либо никого. Слишком многие взывали к Нему в отчаянии, чтобы Он мог по-прежнему наблюдать за ними, ничего не делая.

Анджело коснулся локтя Евы, подхватил ее тяжелый чемодан, сунул под мышку той же руки собственную небольшую сумку и, склонившись за тростью, позволил Фабии обнять себя в последний раз. Ева взяла второй чемоданчик поменьше и футляр со скрипкой, и они вместе поднялись в вагон, пообещав прислать весточку, как только доберутся до Рима.

– С ними все будет в порядке. Им не о чем беспокоиться, – сказал Анджело негромко. И хотя он не добавил «…теперь, когда ты уехала», Ева услышала эти слова почти так же отчетливо, как если бы он их произнес. После начала немецкой оккупации те, кто укрывал евреев, никогда не могли считать себя в безопасности. – Кстати, вот твой паспорт.

Ева озадаченно взяла документы.

– Но у меня есть паспорт, Анджело.

– Священник не может путешествовать наедине с молодой дамой, только если она не приходится ему родственницей. Теперь ты моя сестра. Видишь? – Он постучал по паспорту, который Ева до сих пор оцепенело сжимала в руках, и она наконец обратила внимание на написанное внутри. Документы выглядели абсолютно настоящими – от официальной эмблемы до надписей и печатей. Ева могла оценить работу. Она помогала Альдо Финци делать фальшивые документы с тех самых пор, как Камилло уехал в Австрию и не вернулся. Но по этим документам ее звали Ева Бьянко, и она больше не была еврейкой.

– Но как?..

– Альдо, – ответил Анджело коротко. – Я попросил его об услуге некоторое время назад. Просто на всякий случай.

– Я из Неаполя? – изумилась Ева так тихо, что услышал ее только Анджело.

– К югу от линии союзников никто не выдаст немцам никакой информации. Так что они не смогут проверить, правда ли ты та, за кого себя выдаешь.

– Вот только у меня нет неаполитанского акцента.

– Неважно. Ты говоришь по-итальянски. Немцы – нет. А даже если и говорят, ты сможешь их одурачить. У тебя всегда был великолепный слух, а немцам будет не до того, чтобы разбираться в акцентах.

Их негромкую беседу неожиданно прервала пара с детьми, которая зашла в купе и уселась напротив. Через пару минут к ним присоединился еще один грузный мужчина, занявший место справа от Анджело. Теперь им оставалось либо болтать о пустяках, что требовало слишком много труда, либо молчать большую часть пути. Еву это устраивало. Ей не нужно было говорить с Анджело. И сам Анджело тоже был не нужен. Сразу после приезда в Рим она намеревалась разыскать дядю Августо и остаться с ним, тетей Бьянкой, Клаудией и Леви до конца оккупации. Конечно, она была готова помогать Анджело в его работе с беженцами; за последние годы Ева стала неплохим подмастерьем типографа и продемонстрировала бы все, на что способна, если бы он нашел ей печатный станок. Но она совершенно точно не собиралась прятаться в женском монастыре, как Анджело предлагал ей накануне вечером.

Первые несколько часов пути прошли спокойно, но в Кьюзи в вагон поднялись несколько немецких офицеров и штатский переводчик с черной нарукавной повязкой, которая обозначала его принадлежность к фашистам.