Из песка и пепла - читать онлайн книгу. Автор: Эми Хармон cтр.№ 27

– Нам? – колко переспросила Ева.

– Церкви. – Анджело не хотел называть конкретных людей, отчасти потому, что сам знал очень немногих, отчасти из соображений безопасности. Конечно, приписывать такую честь – или вину – всей церкви было неверно. Он встречал множество пасторов и прихожан, которые пошли бы на сотрудничество, только если бы им выкрутили руки и пригрозили потерей души. Однако было множество и тех, кто помогал искренне – открывал свои двери, погреба и сердца одному беглецу за другим. Некоторых евреев укрывали женские монастыри, куда ни разу за все века их существования не ступала нога мужчины. Еврейских детей прятали в католических школах, их матери надевали католические подрясники, а отцы на время становились монахами и зубрили католические молитвы, чтобы выжить. И при этом никто не пытался обратить их в христианство.

– Ты правда думаешь, что мои друзья и соседи побегут к фашистам с доносами? Я дружу со многими в местной полиции. Даже они в первую очередь итальянцы, а потом уж фашисты. И большинство искренне ненавидят немцев.

– Но власть сейчас у немцев, а не у местной полиции. Что, если они начнут платить за предательство? Скажем, три тысячи лир за каждого еврея? До какой стадии отчаяния дошли твои друзья, Ева? А соседи? Кто-нибудь из них тебя выдаст. Я видел, как это происходит. Некоторые итальянцы даже думают, что чем скорее будет покончено с евреями, тем скорее закончится оккупация. Дайте немцам то, чего они хотят, и они уйдут. Люди в это верят.

Продолжить он не успел: Сантино и Фабия вскочили со стульев, пытаясь одновременно утихомирить Анджело, успокоить Еву и всеми правдами и неправдами отвлечь их от угрозы, которую не хотели признавать. Было гораздо легче надеяться, что со временем дела сами пойдут на лад. Но Анджело знал, что не пойдут.

Наконец опасную тему оставили во имя сохранения мира, и все разошлись по спальням. Анджело отправился в свою прежнюю комнату в задней части виллы, предназначенной для слуг, хотя он никогда не был слугой. Временами ему хотелось, чтобы его место в доме было обозначено более четко, чтобы его роль было легче назвать и объяснить.

В комнате он первым делом преклонил колени перед старым крестом, который давным-давно повесил для него Сантино. Было время вечерней службы, час, когда истинный христианин преисполняется благодарности и хвалы Господу, но Анджело внезапно осознал, что зачитывает псалом из другой части – мольбу о помощи.

– Укажи мне, Господи, пути Твои и научи меня стезям Твоим. Направь меня на истину Твою и научи меня, ибо Ты Бог спасения моего; на Тебя надеюсь всякий день…

Получив в двадцать два года крохотный приход, он ежечасно молил Господа о наставлении. Это был нескончаемый хорал, который не утихал у него в голове ни на минуту – и вряд ли должен был утихнуть в обозримом будущем.

Закончив молитву, Анджело поднялся и энергично растер лицо. Он чувствовал себя обновленным. Затем сполоснул руки, успокоил дыхание и, выйдя из комнаты, отправился обратно к мраморной лестнице. Осада была еще не закончена. Он не собирался возвращаться в Рим без Евы.

Она открыла по его стуку немедленно, словно ждала, и Анджело вознес молчаливую благодарность, что она еще не успела переодеться ко сну. Ему совершенно точно не стоило видеть Еву в развевающейся сорочке, какой бы целомудренной та ни была.

Впустив его, она сразу отошла к окну, за которым виднелся столь оберегаемый Сантино сад, теннисный корт, на котором Ева частенько задавала Анджело жару, и пропитанная лунным светом темнота, чья безмятежность теперь казалась ему угрожающей. От одного взгляда в ночь у Анджело начинали зудеть ладони и барахлить желудок, словно агенты гестапо уже сидели по тенистым углам, наставив пистолеты на прекрасную девушку, чей золотой силуэт преступно отчетливо выделялся в раме окна.

Анджело быстро дошел до нее, рывком втянул в глубь комнаты и задернул шторы. Ева ответила ему изогнутой бровью, но возражать не стала, лишь отступила на другую половину спальни.

– Однажды ты сказала, что веришь в меня. Пожалуйста, поверь сейчас. Поверь моим словам. Я был свидетелем настоящих зверств. Солдаты, которым удалось вернуться в Италию, видели лагеря. Поезда, забитые евреями. Состав за составом. Беженцы тоже про них рассказывают. Это не пропаганда, Ева. Люди не хотят верить, но мне нужно, чтобы ты меня выслушала. Чтобы поверила мне вновь.

– И когда я такое говорила? В тридцать восьмом? Пять лет назад я действительно в тебя верила. Сейчас я не верю ни во что. Я останусь во Флоренции с Сантино и Фабией и сделаю все возможное, чтобы меня не убили, не арестовали и не отправили в лагерь. Договорились? А ты вернешься в Рим, к своей церкви, и с чистой совестью продолжишь быть падре Бьянко. Ты попытался. Я отказалась. Конец истории.

– Да Матерь Божья! – не столько взмолился, сколько чертыхнулся Анджело сквозь зубы, но тут же отчитал себя и превратил ругательство в молчаливую молитву: «Богородица, смилуйся. Мадонна, помоги мне обуздать гнев и спасти эту девчонку». К этой молитве он добавил другую, к своей покойной матери, и еще одну к Адели, матери Евы, – на тот случай, если иудеи и католики в итоге все-таки оказываются на одних небесах.

Чем дольше он жил на земле, тем больше убеждался, что человечество понятия не имеет ни о Боге, ни о рае; только когда использует Его имя в качестве оправдания для убийства, преследования и дискриминации. Анджело любил Бога – и чувствовал, что Бог любит его в ответ, но никогда не думал, будто обладает какими-то особыми правами на эту любовь лишь потому, что был воспитан в католической традиции или стал священником.

– У меня здесь работа, Анджело. Если тебе действительно известно, чем я занимаюсь, то ты должен понимать, что я не уеду.

– А что бы сказал твой ребе? – Это был беспроигрышный вопрос, поскольку Анджело в точности знал, что сказал ребе Кассуто. Первым делом он спрятал жену и детей в женском монастыре – Анджело помогал их размещать, – а потом отправился в укрытие и сам. Все отделения DELASEM, с которыми сотрудничал ребе Кассуто, прекратили работу. С этого момента еврейские участники организации полностью ушли в подполье.

Ева смотрела на него, часто сглатывая.

– Я не смогу вот так взять и спрятаться, Анджело, – наконец прошептала она.

– Я тебе помогу. Я тебя спрячу.

– Я не о том. Если я поеду в Рим, ты позволишь мне продолжать работу. Я хочу помогать… Хочу делать то же, что и ты, – добавила Ева настойчиво, хотя Анджело уже почувствовал слабину в ее обороне. Впрочем, на его лице не отразилось ни тени облегчения. В глубине души он не верил, что сумеет ее уговорить.

– Ты будешь не в том положении, чтобы делать то же, что и я, – ответил он честно. – Но если для тебя будет хоть какая-то возможность помочь, я скажу, обещаю.

– Почему тебе не все равно, Анджело? Если честно? – тихо спросила Ева, и Анджело, побледнев, отшатнулся, словно ему влепили пощечину. Щеки пылали, будто Ева и вправду пересекла комнату и ударила его.

Однако ее лицо оставалось невозмутимо, а глаза непроницаемо-черны. Скрестив руки на груди, она и в самом деле ждала от него ответа.