Из песка и пепла - читать онлайн книгу. Автор: Эми Хармон cтр.№ 22

– Это временное задержание. Потом его переправят в Феррамонти. Или в Кампанью, в Салерно. Куда-нибудь на юг.

– Но он останется в Италии? – спросил Камилло беспомощно, оглядываясь на Феликса, однако тот не проронил ни слова. Такое мгновенное смирение с судьбой выбивало из колеи не меньше, чем ордер на арест.

– Скорее всего. Не волнуйтесь. Мы не нацисты и не собираемся никого третировать. Но Италия на военном положении, а оно требует особых мер, вот и все. Простое интернирование. Вам нечего бояться, – заверил его карабинер. Заметив Еву, он выпятил грудь колесом и разулыбался, как будто она могла оценить знаки внимания в такую минуту.

– Вы не возражаете, если я соберу небольшую сумку? – поинтересовался Феликс вежливо. Еве оставалось лишь в ступоре смотреть на его бесстрастное лицо.

– Давайте, только побыстрее. У нас нет времени собирать все ваши пожитки, да и места для них тоже. Всем необходимым на первое время вас обеспечат.

Феликс понятливо кивнул и начал подниматься обратно на второй этаж. Офицер последовал было за ним, словно арестованные уже наделали шуму своими попытками к бегству, но остановился наверху лестницы, так и не решив, на кого ему смотреть – на Еву или на Феликса. Феликс тем временем зашел в свою комнату и, оставив дверь приоткрытой, начал громко выдвигать и задвигать ящики, чтобы никто даже не усомнился в его намерениях.

Звук выстрела донесся до них странно приглушенным и наполнил весь дом долгим блуждающим эхом, точно от захлопнутой двери. Несколько потрясенных секунд никто не двигался с места. Офицер, ждавший наверху, опомнился первым и опрометью кинулся в комнату, где скрылся его арестант. Остальные замерли внизу, не сводя глаз с выступающего над коридором балкона и ожидая объяснений. Но вместо них раздался вопль, а затем поток отборных итальянских ругательств вперемешку с молитвами к Богородице.

Камилло пустился бежать, преодолевая по две ступени зараз, – прыть, которой Ева за ним прежде не замечала. Камилло Росселли не унижал себя бегом. Ева сразу же бросилась следом, но, прежде чем она смогла хотя бы заглянуть в дядину комнату, отец преградил ей путь и дрожащими руками удержал снаружи.

– Подожди, Ева, – велел он. – Дай я зайду первым.

Офицер появился на пороге, бледный как полотно, с блестящей от пота верхней губой. Он решительно захлопнул за собой дверь, будто здесь больше нечего было обсуждать.

– Он мертв, – сообщил полицейский. – Выстрелил себе в голову.

Несмотря на сухость тона, горло его ходило ходуном, точно офицер боролся со рвотными позывами. Натягивая фирменную черную фуражку, он впервые избегал смотреть Еве в глаза. Она тут же оттолкнула его с дороги и ворвалась внутрь, в по-мужски аскетичную комнату, полную запахов сапожной ваксы, кофе и крема для бритья. Но теперь к ним прибавился еще один запах. Крови. Крови и чего-то едкого, в чем Ева позже научилась узнавать порох.

– Ева! – Отец схватил ее за локоть и утянул обратно. Но не раньше, чем она увидела багровую лужу, которая, словно живое существо, расползалась по мозаичному полу из-под гардероба.

Оставленный в одиночестве, Феликс Адлер зашел в шкаф, закрыл дверцу и спокойно покончил с собой.

* * *

С общепринятой точки зрения их семья вряд ли могла считаться традиционной: Анджело сомневался, что во многих еврейских семействах можно встретить католического священника и его дедушку с бабушкой, также католиков, но других родственников у Феликса Адлера не было. Родителей у него не осталось, только Сантино и Фабия. Братьев и сестер тоже – лишь Камилло, муж покойной сестры. Он ни разу не женился и так и не обзавелся детьми, хотя всегда обращался с Евой и Анджело словно с родными. Поэтому именно Камилло, Ева, Сантино, Фабия и Анджело собрались в синагоге перед службой, чтобы исполнить обязанности авелимов – официальных скорбящих.

Анджело примчался из своего маленького прихода, как только узнал новости, и Ева бросилась ему в объятия. Сгустившееся между ними напряжение было временно забыто перед лицом более важных обстоятельств. Они не общались с самого рукоположения. Ни писем, ни телеграмм, ни Дружеских визитов. Семь месяцев назад Анджело посвятили в духовный сан, и с тех пор дома его не видели ни разу.

Теперь они стояли бок о бок, взявшись за руки, пока ребе Кассуто в меру своих сил пытался дать объяснение неизъяснимому. Ева безмолвствовала. Она не отходила от Анджело с самого приезда, но, хотя все это время цеплялась за него, явственно давая понять, как в нем нуждается, упорно хранила молчание и даже плакала почти бесшумно, словно Феликс забрал с собой и весь звук. Маэстро ушел, и музыка ушла следом.

Камилло хотел, чтобы она сыграла на службе, но Ева лишь покачала головой, и он, видимо, понял.

Поэтому он попросил другого ученика Феликса исполнить что-нибудь из Мендельсона – выбор, который Феликс точно бы оценил, – и вопрос был закрыт.

Перед началом обряда они разрезали рубашку Феликса: криа, или надрывание одежды, символизировало их потерю и прореху в полотне семьи. Судьба оторвала его от них, и каждый из скорбящих взял себе по клочку ткани, повторяя строки из Книги Иова: «Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!» Эти лоскуты им предстояло носить прикрепленными к одежде в течение последующих семи дней шивы.

Но Феликса забрал не Господь. Феликс сам решил уйти. Суицид в иудаизме осуждался так же сурово, как и в католичестве, однако ребе Кассу-то первым произнес: «Барух ата, Адонай, Даян ха-Эмет» – «Благословен ты, Господь, Судья истинный». Феликс стал жертвой войны, добавил он, и больше эта тема не поднималась.

Месяцем раньше Анджело провел свои первые похороны. Возлюбленная жена и мать – одна из прихожанок его крохотного прихода – неожиданно покинула этот мир. Анджело боялся подвести ее семью в час нужды, но стоило ему отрешиться от собственных переживаний, сосредоточившись вместо этого на усопшей и ее близких, как нужные слова сами пришли на ум. Он вел службу на латыни, а ребе Кассуто на иврите – Ева переводила ему, что знала, – но ощущения были почти такими же. Бог сотворил нас по своему образу и подобию, и к нему мы вернемся.

После службы они присоединились к длинному шествию до кладбища, останавливаясь по пути семь раз и словно подчеркивая таким образом тяжесть и горечь своей задачи. Опущенный в могилу гроб засыпали землей: Феликс возвращался к праху, из которого вышел. Это было прекрасно и мучительно. Как сама жизнь. Как возвращение домой. Как новая встреча с Евой.

Затем они отправились на виллу и остаток дня провели, принимая постоянный поток друзей и соседей, пока он тоже не подошел к концу, как и прочие ритуалы. Теперь они с Евой сидели на табуретках таких низких, что Анджело пришлось уложить протез перед собой, и смотрели на свечу, зажженную сразу же, едва они переступили порог.

– Что значит «шива»? – спросил он негромко, желая вырвать Еву из кокона ее молчания. Она казалась такой отстраненной, что Анджело начал за нее беспокоиться.