Полицию вызвал Джимбо, и он держал на руках бедняжку Гильермо, когда тот умирал. Он накрыл обоих мальчиков какой-то ветошью и сидел на бордюре, пока не приехали копы. И напился до чертиков.
– Я так и не попрощалась с моим мальчиком, – сказала она. – Так и не сказала ему «я люблю тебя».
И когда она закончила говорить, то, что должно было произойти, превратилось в нечто гораздо более нежное, даже прекрасное.
* * *
Той же ночью, после того как гости наконец разошлись, после того как женщины прибрались, а Минни затолкала Лало в постель в его гараже и уехала к себе домой, в час ночи, Старший Ангел и Перла лежали рядом.
– Флака, – попросил он, – давай разденемся догола.
Она уж позабыла, как это, и засмущалась. Но они разделись и легли близко-близко, так близко, чтобы чувствовать тепло друг друга.
– Флака, – сказал он. – No hay mas[298].
– Si, mi amor.
– Вот и все.
Они держались за руки в темноте.
– Мне нравится голым, – сказал он.
– Ay, Flaco. Me da pena[299].
– Чего ты стесняешься, Флака? Сколько раз мы с тобой занимались любовью?
– Ay!
– Посчитай.
– Десять тысяч раз.
– Это за первый месяц!
Она легонько шлепнула его.
– А потом, когда ты родила…
– Не смей, Флако.
– У тебя появилось молоко.
– Флако!
– Все было в молоке!
– Cochino! – рассердилась она.
А он развеселился.
– Так вкусно. Прямо из твоего тела. И такое горячее у меня на лице.
Она думала: Я стара, как холмы вокруг, а от него у меня по-прежнему все внутри дрожит.
Он придвинул к ней голову.
– Я любил это, – сказал он, и голос почти такой же глубокий, как раньше.
Она прижалась щекой к его руке.
Он погладил ее по лицу.
– Прости, что я не могу больше.
Она сердито шикнула.
– Я не могу больше быть мужчиной для тебя.
– Ты всегда для меня мужчина. Мой мужчина. Угомонись уже.
Он вздохнул.
– Можно я потрогаю тебя?
Она кивнула ему в плечо и раздвинула для него ноги. Ладонь его – легкая, невесомая, почти неосязаемая, почти тень.
– И ты сверху, – вспоминал он. – Как я это любил.
– Какой ты испорченный, Флако.
– Зато так я мог видеть тебя всю.
– Ay.
Они все помнили. И хотя тело его едва тлело, хотя боль завязывала узлами его вены, он мечтал исполнить свой супружеский долг. Один последний раз. Он смог бы, и все. Дружок даже шелохнулся, кажется.
Но нет.
– Хорошая была жизнь, – произнес он. Улегся ровнее, убрал руку, храня в опустевшей ладони женское тепло.
Она лежала рядом, тихонько счастливо вздыхая, эти сладкие звуки так хорошо знакомы всем любовникам.
– А что тебе больше всего понравилось? – спросила она.
– На празднике?
– Нет, Флако. В жизни.
– Все, – не задумываясь ответил он.
– Даже плохое?
– Не было у нас плохого. Потому что ты была рядом.
Она поцеловала его. Улыбнулась:
– Poeta[300].
– Я сделал много плохого, – признался он.
– Да, правда.
– Я помню, как впервые увидел тебя.
– Я была симпатичная?
– Самая красивая девушка на свете. И до сих пор такая.
– Ay, viejo. – Она собиралась сказать еще что-то, но тут звякнул телефон.
– Que ese so? – недовольно проворчал он. Звук повторился. – Какого дьявола? – Он начинал злиться. Пошарил среди пузырьков на тумбочке.
– Брось, Флако.
Настойчивое чириканье.
– Вдруг что-то срочное, Флака. – Нашел телефон, прищурился, всматриваясь в экран.
– Ay, como eres[301], – буркнула она.
– Это мой брат.
– Пато?
Он отрицательно качнул головой и ответил на звонок:
– Уже полночь! И я умираю!
– Слушай, – сказал Младший Ангел, – сегодня ночью ты не умрешь.
– Умру.
– Нет. Это просто драматический эпизод. Уход звезды со сцены. Брось, Carnal. Как бы поступил Рэймонд Чандлер?
Старший Ангел прошептал Перле:
– Этот cabron меня изводит. Не хочет, чтобы я умирал.
– Не думай, что ты такой единственный, мальчик, – громко проговорила она в трубку. – Никто не хочет, чтобы Флако умер.
Старший Ангел ухмыльнулся.
– Клади трубку, – скомандовала она.
– Carnal, – сказал он в телефон, – мы голые. Понял? Оставь меня в покое.
– Отвали, – добавила Перла.
– Уйди красиво, – не отставал Младший Ангел.
– Ради всего святого! – возмутился Старший. – Потому я и голый.
Перла шаловливо хихикнула.
– Завтра встанешь пораньше, – сказал Младший Ангел. – Я не шучу. Я заеду за тобой в восемь. И оденься, ладно? Не надо голым. Меня чуть не вырвало, как представил.
– Pinche idiota.
– У тебя шорты есть? Тогда надень шорты и сандалии.
– Шорты? Я не ношу шорты.
– Ну тогда оставайся голым. Устроишь целое зрелище.
– Que chingados?[302]
– Я отвезу тебя на пляж.
– Что? – Прозвучало как «штаа». Сразу возникли сотни возражений. А потом он улыбнулся. И почти беззвучно рассмеялся. Повернулся к Перле и кивнул. Младший Ангел, произнес губами и изумленно потряс головой.
– Si, – вздохнула она, устав уже от Младшего Ангела. – Es tremendo[303].
– Хочу в Ла Хойю, – сказал Старший Ангел. – Куда ездят богатые. Никогда не был в Ла Хойе.
– Можем поесть там оладушков.
– Que? – Перла хотела знать, о чем они беседуют.
– Договорились, – сказал Младший Ангел.
– Договорились, – сказал Старший Ангел.
– В восемь.
– Я буду готов.