Вражда и междоусобицы на время прекращены. Впрочем, они утешаются тем, что укоризненно качают головами, подмечая мелкие промахи друг друга. А потом устраивают тайные сборища на кухнях, дабы расчленить свои отсутствующие жертвы. Когда все кончено, те скорее напоминают истрепанные лохмотья старьевщика. Убеждения и альянсы сменяются, как времена года. Риторическое оружие всегда наготове.
Минерва стояла над могилой брата, смахивая с плиты листья и капли дождя. Словно таким образом могла защитить его сейчас. В изумрудном свете, под печальными листьями клена. В волосах тысячей бриллиантов поблескивали капли дождя.
Младший Ангел подошел, встал рядом, склонил голову.
– Минни, – начал он.
– Мой старший брат.
Надпись на камне гласила:
БРАУЛИО ДЕ ЛА КРУС
1971-2006
– Почти десять лет, Tio.
Минни всхлипнула. Он протянул ей бумажный платок из запасов Мэри Лу для похорон.
– Я иногда прихожу сюда поговорить с ним. Он был такой паршивец. – Она высморкалась. – Я даже ела стоя, представляешь? Завтракала. Когда еще в школу ходила. Так он, бывало, подкрадется и как гаркнет мне прямо в ухо, и мои «Чириос» разлетаются по всей кухне. – Минни рассмеялась. – Дурак, – сказала она надгробию.
– Прости, что я не приехал.
– Я рада, что тебя не было. Это было ужасно. – Она осмотрелась. – Не нужна тебе эта муть. Хорошо, что у тебя есть свой мир далеко отсюда. – Она помедлила, но все же сказала: – Прости, что по пьяни написала тебе.
Он погладил ее по спине:
– Я почувствовал себя особенно близким человеком.
Младший Ангел боялся Браулио. Мальчишка был тощим, но жилистым, как Брюс Ли. Иногда напоминал добермана, дрожащего от ярости перед прыжком.
– Там, где ты живешь, там красиво? – спросила Минни.
– Красиво, ага. И еще там живет Снежный человек.
– Ты всегда меня смешишь, Tio. – Она приобняла его одной рукой. – Иногда я ненавижу этот город.
– Переезжай в Сиэтл.
– Нет. Это родина. Здесь мое место.
Оба обернулись.
– Кто будет тут всем заправлять, если я уеду? – вздохнула она.
– То-то и оно.
– Хотя знаешь, что я тебе скажу, – жалко, что мой старший брат ушел. Самый старший. Они с папой сейчас сильно не ладят.
Младший Ангел смотрел непонимающе.
– Индио, – пояснила она. – Он… выбрал другой образ жизни.
– Ясно. – Хотя на самом деле ничего не ясно. Младший Ангел простил себя за то, что не помнит подробностей, если вообще знал о них когда-то. И не хотел знать.
Но Минни явно не собиралась оставлять его в покое. Она достала свой мобильный, открыла страницу:
– Глянь его Фейсбук.
Портрет в профиле – Мэрилин Мэнсон несколько лет назад, во всей красе, в наряде трансвестита с накладными грудями. Имя – Индио Джеронимо. Не зная, как реагировать, Младший Ангел выдавил:
– Э, ух ты.
– Правда? – возмутилась Минни. – Тогда почитай, что тут сказано.
Не-цисгендерный, не-гетеронормативный воин культурного освобождения.
– И это мой брат.
– Минни, не уверен, что понимаю, что все это значит. Но могу представить, почему твой отец не может с таким смириться.
– Думаешь, у папы с этим проблемы? Спроси лучше мою маму. Она ведет себя так, будто Индио для нее умер. Делает вид, что даже не скучает по нему. А потом мы с ней тайком встречаемся с ним поесть оладьев, но только чтобы папа не знал.
Он попытался осмыслить патриархальную мудрость, в итоге лишь тихонько присвистнул и смущенно откашлялся.
Откровенно говоря, Младший Ангел почти не замечал Индио. Он не считал этих двух мальчишек частью своей семьи. И когда Индио годами то льнул ближе, то держался в стороне, Младший Ангел не придавал этому значения. Плохой я дядя, упрекнул он себя.
Он наблюдал, как Минни подошла к своему мужчине, взяла его под руку. Он даже не помнил, женаты они или нет.
Младший Ангел занял свое место в дальних рядах. Эль Индио, думал он. Актер или модель. Волосы до задницы, вот все, что он помнил. Подарил мальчишке записи Боуи. Старший Ангел и Перла это не одобрили. А что, если именно он стал катализатором случившейся сексуальной революции? И если так, к лучшему или наоборот?
Семейное наследие. Бесконечная драма. Поэтому он и живет в Сиэтле. Семья. Все это слишком сложно.
* * *
«Прости меня, мама, – шептал Старший Ангел, обращаясь к матери. – Прости, что у меня не осталось слез для тебя. Я уже выплакал последние. Знаю, ты поймешь».
дождь
Скорбящие родственники сгрудились под навесом. Протискивались поближе к голубой урне с прахом, установленной на небольшом возвышении, норовили прикоснуться. Открытую могилу окружали роскошные венки. И несли еще и еще – чьи-то мужья плелись от часовни с охапками цветов в руках. Курьер UPS разбирал венки, доставленные из Мексики. И никакого священника.
Холмик влажной земли прикрыт куском синей парусины. Подошла Минни, вытирая слезы. Ангел никогда еще не видел ее такой красивой. Ее парень неловко переминался рядом, сложив ладони на ширинке, будто ему не терпелось в туалет.
Младший Ангел понимал то, что, возможно, не осознавали остальные: именно Минни теперь становой хребет семьи. Минни, одетая в черно-синее, волосы спадают каскадом волн и локонов, ногти выкрашены в два тона. Она произносит «Dios te bendiga[118], бабушка» перед урной с прахом. А ее мужчина смотрит на Минни ошарашенно, словно получил табуреткой по башке в драке. Взгляд Истинной Любви.
Старший Ангел наблюдал. И не мог вспомнить имени парня. Какого черта? Он ведь много лет с ним знаком. Потом понял, что вдобавок не помнит имени парня из телевизора. Того, чернокожего, из вечерних новостей. В очках. Как зовут мужа сестры Перлы, Лупиты, того pinche американца в рубахе цвета фуксии, он тоже не помнил. Черт побери. Бог, извини.
Он размышлял, внимательно изучая толпу собравшихся. Почти все девицы на высоченных каблуках. Они вязли в мокрой земле, накалывали на каблуки опавшие листья, как уборщики, собирающие мусор в парках. К соблазнительной лодыжке Лупиты чуть выше левой туфли прилипли целых три листа.
Некоторые дамы, чтобы не увязнуть в газоне, стояли на плоских могильных камнях. Ангел покачал головой, представляя, каково бедолагам-покойникам, глядящим снизу под их юбки.
Ла Глориоза держалась поодаль под собственным зонтом, в удобных черных туфлях без каблуков и в черном плаще от Burberry. Массивные французские очки. Слегка раздражена. Тихонько плачет. Она плачет обо всех них. О себе. В сотне ярдов от семейного участка находилась могила, которую она не осмеливалась навещать. Она даже не смотрела в ту сторону. Да, смерть Браулио – огромная трагедия, но он не единственный, кто погиб в ту ночь. И к той, другой могиле она повернулась спиной. Потом справилась с приступом вины и стыда за свою трусость. Посмотрела на Младшего Ангела. Она всегда считала его красавчиком. Мексиканки, напомнила она себе, женщины определенного возраста, не в силах устоять перед голубыми глазами. Закусила губу. Estupida[119]. Разбитое сердце желает того, что ему совсем ни к чему.