Он уже пару раз побывал в тюрьме. Хреново, особенно в последний раз – федералы и все такое. Но самое отвратительное, что папина репутация страдает. Папа предупреждал, раз за разом. Если ты влип в неприятности, не только семью опозоришь, но еще и выяснится, что ты нелегал, и тебя вышвырнут из Штатов. «Не волнуйся, пап. Я же раненый ветеран». Ага.
Он же не просил младенцем тащить его через Тихуана-ривер. Но вот же. Едва Лало родился, в 1975-м, как папа решил, что пора им перебраться через границу в Сан-Диего, где он ныкался по норам и вкалывал, таких нелегалов еще поискать. Жил в доме у деда. «Строил для нас лучшую жизнь», как любил он приговаривать, когда по выходным удавалось прокрасться через границу в Мексику. Лало жалел себя: живет себе парень в Даго, считает себя Viva La Raza[102], американским чуваком, и вдруг выясняется, что он должен скрываться от Пограничного контроля. Ну не дерьмо ли.
– Ну почему вечно я? – вырвалось у него.
– Что? – отозвался Старший Ангел.
Лало обрадовался, что отец издал хоть какой-то звук, потому что когда он бессильно обмякал в кресле, похоже было, будто уснул или умер. Лучше бы ты не помирал, пап. Не в мое дежурство.
* * *
Лало заставил себя посмотреть на другой конец мокрой лужайки, на могилу Браулио. Больно, черт. На большее он сейчас не способен. «Привет, бро», – прошептал он. И довольно.
Браулио был уверен, что сумеет разобраться с иммиграционными делами. Минни тревожиться было не о чем. Гринга, ага. Сеструха родилась в Нэшнл-Сити, как настоящая американка. И не имеет отношения к этой фигне. И может голосовать.
Может, Браулио просто хотел быть хорошим. Поступать правильно. Кто знает? Обрести немножко смысла в жизни вместе с нужными документами. Лало знал теперь, что всякое возможно.
Браулио, когда его выгнали из школы за драку, все больше и больше времени проводил вне дома, переживал, что не оправдал ожиданий Старшего Ангела и Перлы. Вплоть до 1991-го, когда ему исполнился двадцать один год. И вот в один из дней, бессмысленно шатаясь по городу, он наткнулся на армейских вербовщиков. Им выделили маленький закуток в торговом центре, типа как у тех ребят, что норовят всучить тебе «волшебные» 3D-постеры и игрушечные вертолетики, которые злобными мухами жужжат над головой.
Браулио любил ходить в торговый центр, прихватив с собой Лало, они подкатывали к девчонкам, пробовали печенье в «Миссис Филдс». Обычно с ними тусовался Джокер, друган Браулио, шпана, но в тот день они гуляли только вдвоем. Браулио хотел прикупить джинсы в обтяжку, а Джокер, типа настоящий чувак, не терпел такое «эмо-дерьмо». Он весь день подначивал бы Браулио, что тот прикидывается gabacho[103], норовит казаться белым пай-мальчиком.
Итак, они вышли из «Гэп», и охранник проводил их немигающим взглядом киборга. Они хихикали, пытались смутить похабщиной девчонок-филиппинок в коротких шортиках. Но все, что смогли придумать, лишь «Охренеть!». Тут фокус в том, как ты это произносишь. «Оххххренееееть!» Как будто слово сделано из карамели и прилипло к твоим губам. «Оххххренееееть, крошшшка», и так слегка причмокнуть уголком рта и чуть тряхнуть головой. «В натуре». Можно еще скользнуть рукой по ширинке. Бедный Лало – он думал, это ловкий прием.
А потом Браулио увидел танк.
У задней стены Армейского уголка стояла винтовка М14; на плакате высотой в семь футов – танк, грозно выползающий из-за далекой и совсем нездешней песчаной дюны. На переднем плане этой динамичной сцены красовался юный светловолосый солдат, сияющий как «Отличник месяца». Вскинув большой палец, он демонстрировал миру упоительный восторг. У сержанта, сидевшего за столом, была здоровенная квадратная голова и ручка, сделанная из патрона 50-го калибра. Зубы сияли белым пластиком. Около закутка толпились мальчишки. Из-за их спин Браулио и Лало слышали восторженные и испуганные восклицания: э, чувак; firme, vato[104] и (видать, от недотеп, которые и «бро» сказать-то толком не умеют) бра.
Браулио, словно его притянуло силовое поле, сразу из 1980-х влетел в технологии будущего, в мир металла и двигателей. Лало почувствовал, что брат полностью освободился от семейных уз всего за пятьдесят шагов, которые отделяли его от вступления в армию США. Он так и не понял алхимии этого преображения.
Когда Лало догнал его – преодолев целую милю, по собственным ощущениям, – Браулио уже протолкался сквозь толпу братков и футболистов и сидел за столом, вешая лапшу на уши сержанту про тяжелую жизнь «латиносов».
– Короче, я не хочу вас, типа, обманывать, сэр.
– Не называй меня «сэр». Я зарабатываю на жизнь[105].
Браулио не знал этой присказки и решил, что сержант нереально крут.
– На мне и так уже несколько приводов, типа, задержаний, – признался он.
– «Приводы» – это ведь не про автомобили, надеюсь! А задержания – не про девчонок, у которых что-то там задержалось из-за тебя! Ха-ха-ха, – размеренно произнес сержант. – Осмелюсь предположить, «задержания» означают, что у тебя есть какие-то делишки с местной шпаной, потому что ты латиноамериканец и все такое. Ха-ха-ха-ха. Смотри сюда. – Он сунул свою патронную ручку под самый нос Браулио. – Лучшие парни, с которыми мне доводилось служить, были из чертовых пожирателей такос. Так-то, сынок. Без обид.
– Ну, у меня кой-какие проблемы с иммиг…
– Ни слова больше, – тяжелая ладонь миниатюрной пограничной стеной выросла перед лицом Браулио, – не говори ничего. Мне дела нет, из сухих ты или из мокрых, если понимаешь, о чем я[106]. Мокрый или сухой – мне плевать. И Дяде Сэму тоже нет до этого дела.
– В натуре?
Лало заметил, как сержант наморщил лоб, – он определенно неважно ориентировался в местном сленге.
– Если ты хочешь сражаться за свою страну, – продолжал врать сержант, – твоя страна готова сражаться за тебя. Нет больше той любви, и все такое. Будешь воевать за США, сынок, мы разберемся с твоими документами. Увольняешься – и опа, бинго, ты американец. Автоматико.
Браулио посмотрел на Лало, и лицо его было по-настоящему счастливым.
– Самое малое, что мы можем для тебя сделать, – сказал сержант, пожимая руку Браулио.
Браулио отслужил два года, большую часть времени в Германии, не участвовал ни в одном бою и вернулся домой с венами, полными героина.
Документы. Да, конечно. Вот только с ними была большая жопа, о которой Лало не знал, а Браулио прожил слишком недолго, чтобы выяснить правду. Многие ребята попались на этом, и потом все они мыкались по приютам для ветеранов в Тихуане, недоумевая, как так вышло, что страна дала им пинка под зад.
Про этого сержанта Лало вспомнил много лет спустя, когда влип в очередные неприятности. Не то чтобы совсем серьезные – так, мелкое мошенничество, связался «с местной шпаной», – но хотел завязать с этим, пока не стало хуже. В двадцать шесть вроде бы поздновато в солдаты, но правительство находилось в отчаянном положении, и они брали всех подряд. К тому же он понимал, что даже за мелкие преступления почти тридцатилетний мужик получит гораздо больше, чем глупый пацан. Сигарета с травкой, нож в кармане, уличная драка. А он хотел быть хорошим, как папа. Конечно, таким никогда не получится, но хотя бы таким же, как брат. Армия сделает из него человека, и ему казалось, что за себя стоит побороться. Поэтому отправился на поиски вербовщиков. Не подумав, что идет настоящая война. В странах, о которых он даже не слыхал.