Мать дотянула до столетнего рубежа. Он рассчитывал, что уж по крайней мере до этой отметки доживет. В мыслях он по-прежнему был ребенком, хотел смеяться и читать хорошие книги, мечтал о приключениях и супе с albondigas[84], приготовленном Перлой. Жалел, что не учился в колледже. Что не бывал в Париже. Что так и не нашел времени для круиза по Карибам, потому что втайне мечтал понырять с маской и трубкой, и если бы поправился, непременно попробовал бы. Он все еще планировал съездить в Сиэтл. Посмотреть, как там живет его младший братишка. Он вдруг осознал, что не бывал даже к северу от Сан-Диего, в Ла Хойе, где собирались все богатые гринго с бриллиантами и загаром. Он бы прогулялся по пляжу. Почему у него нет ни ракушек, ни пустых морских ежей? Морские ежи внезапно показались очень желанным сувениром. И в Диснейленд он забыл съездить. Ангел в ужасе откинулся на спинку кресла: да он даже в зоопарк ни разу не выбрался. Едва удержался, чтоб не хлопнуть себя по лбу. Черт с ними, со львами и тиграми. Но ужасно хочется увидеть носорога. Он решил обязательно попросить Минни купить ему фигурку носорога. Потом задумался, куда ее поставить. Около кровати. Чертовски верно. Он сам как носорог. Он набросится на смерть и вышибет из нее дух. У Лало есть татуировки – может, и ему сделать? Когда выздоровеет.
Народ постепенно расходился. Кузены обнимали кузенов. Крепкие abrazos[85].
Ангел занялся инвентаризацией – развернул в уме таблицу. Будем искупать по одному греху в день и переносить в колонку ОПЛАЧЕНО. Сегодня он раскаялся, что всегда любил черепаховый суп. Sopa de caguama, какой он был жирный и густой. С лаймом и зеленью кориандра, со свежей тортильей, свернутой в трубочку и посыпанной солью, чтобы на ней задерживался бульон, и немножко чили. Вообще-то он не любил чили, но отец учил, что мужчина должен есть чили, пока пот не прошибет. Вроде это должно было защитить от рака. Старый Дон Антонио всякий раз чихал, когда ел чили, – чихал так, что прямо весь багровый становился. Но все равно тянулся за добавкой. Страдание – вот была его религия. Старший Ангел покачал головой. Но рот наполнился слюной от одной мысли о супе. Сейчас, правда, ему по-настоящему хотелось просто поплавать в море с черепахами и попросить у них прощения, что так долго считал их ласты деликатесом.
– Много проблем, – пробормотал он. – Y muchos cabrones[86].
Он наблюдал за гостями с невысокой дозорной башни своего кресла.
А ведь бывали дни, когда он не мог припомнить за собой ни одного греха. В такие дни он думал, что мог бы покончить со всеми своим прегрешениями. Очиститься. Но Ангел все же был умным человеком – слишком умным, чтобы попасться на эту удочку. В тени всегда маячил очередной грех, дожидаясь часа, когда выплывет на свет и уязвит его сердце.
Когда Минни, проходя мимо, задержалась на минутку поправить его в кресле, Ангел сказал:
– Mija, а у носорога такая толстая кожа, что ее не могут прокусить ни комары, ни мухи. Они ломают об нее свои хоботки.
– Как мило, – ответила она.
* * *
15:30
На минутку заскочить домой. Ему нужно сменить памперс перед похоронами. Бедняжка Минни, думал он. Вынуждена возиться с этим. Но ты должен делать то, что должен. Это семья, pues.
Друг Дейв подарил ему набор из трех изящных молескинов и велел записывать в них свои благодарности.
– Благодарности за что?
– За что хочешь. Я же не могу тебе подсказать, за что ты благодарен.
– Это глупо.
– Ну так разреши себе быть глупым. Ты слишком серьезно к себе относишься.
– Благодарность?
– Попробуй. Благодарность – она как молитва. Сможешь больше молиться.
– Наслаждаться манго и папайей – это молитва?
– От тебя зависит, Ангел. Тебе с ними хорошо? Ты по ним скучаешь?
– Claro que si[87].
– Ну вот. И потом, что плохого в том, чтобы делать глупости, если они помогают радоваться?
У молескинов было название: Мои дурацкие молитвы. Он клал один в карман рубашки, когда надевал рубашку с карманами. Или заталкивал под левую ягодицу, если сидел в своем кресле или лежал в постели. Он затерроризировал дочь требованиями купить синюю гелевую ручку G-2. Другими он писать отказывался. Такими ручками он пользовался на работе, и точно такие же ему были нужны сейчас.
манго
Это была первая строка. И сразу:
(дейв ты идиот)
На случай, если приятель когда-нибудь это прочтет.
брак
семья
прогулки
работа
книги
еда
кориандр
Тут он удивился. Интересно, откуда это всплыло. Кориандр? Потом:
мой младший брат
С каждым днем благодарения казались ему все смешнее. Но их оказалось немало, и они множились, как цветы в пустыне после дождя. Он не мог остановиться; дочери пришлось покупать вторую ручку, потом третью, потом еще пачку блокнотов.
цветы после дождя
сердцевина раскрывается, рассыпая крошечные яркие семена
Прежде он и не подозревал в себе поэтического дара, среди множества других достоинств.
* * *
Ему очень не хватало секса, хотя бы мастурбации. Нежная мягкость, которую он сейчас нащупывал, приводила его в отчаяние. Он всегда был великолепен в постели – большой, мощный, неутомимый. А ныне его достоинства померкли, и даже сам член поник и ничего из него больше не исторгнуть.
– Ay,chiquito![88] – кричала Перла, когда они занимались любовью. – Eres tremendo![89]
Он вспоминал коричневые соски – плывущих сквозь его дни странными тенями крошечных птиц, которых он не может коснуться. Почти маслянистые на языке. Ладони и пальцы ощущали душистый живот и ягодицы, даже если руки бессильно лежали поверх пледа. Он помнил сокровенный морской вкус своей возлюбленной. И вкус ее молока.
Он тосковал по прогулкам, по волнующим интрижкам с сестрами Перлы, хотя в этой части чувствовал себя виноватым. Особенно по поводу Ла Глориозы. Боже правый – даже сейчас она запросто может тормознуть грузовик, показав краешек бедра. Он целую вечность ничего не ощущал в своем орудии, но только представил Ла Глориозу в ярком платье и на каблуках – тут же вспомнил, каково оно, когда член наливается и пульсирует. Вдруг даже почудилось, что он выздоровел и вот-вот встанет. Ангел печально покачал головой.
Прогулки, сказал он себе. Сосредоточься на чем-то одном! Пройтись по парку, заглянуть в «Макдоналдс», под ручку с Перлой прогуляться вдоль Playas de Tijuana[90], глазея на вертолеты пограничной охраны к северу от ржавеющей стены, поесть такос с морепродуктами в киоске около приморской Арены. Свобода и мощь сильного здорового тела. Удобная обувь.