* * *
Старший Ангел торговался с Богом. Дай мне еще раз отпраздновать день рождения, и я все исправлю. Они навсегда запомнят этот день. И будут думать только о тебе, Господи. Про все эти чудеса, что ты сотворил. А? Типа как со мной. Как ты дал мне еще один день. Ты же все понимаешь, Господи. И тебе все по силам.
В памяти вспыхивали и гасли разрозненные картины прекрасного прошлого. Закаты над Ла-Пасом. Тени в руинах мексиканского собора, после того как рабочие выгребли оттуда птичий помет и дохлых голубей. Бесконечность складочек между бедер жены. Кит, которого он видел в море Кортеса, взмывший из воды и зависший над расколотой стеклянной гладью моря, словно сам воздух поддерживал на весу его невозможную громаду, и летающие рыбки, крошечные и белоснежные, словно попугайчики, проносившиеся под его выгнутым дугой брюхом и растворявшиеся в пене.
Он посмотрел наверх. Дождь до сих пор идет. Перла ненавидела дождь, но Старший Ангел понимал, что это знак. Грядет новая жизнь. Жизнь продолжается. Он вопросительно приподнял бровь, уточняя у Бога.
А там, впереди, Младший Ангел раскрыл зонт над Перлой. Она теснее прижалась к нему, и они вместе пошли по мокрой траве. Старшего Ангела не надуешь. Он знал, что Младшему всегда нравилась его жена. А кому нет? А что, если на одной из тех вечеринок, где текила лилась рекой… но нет. Невозможно. И с чего сейчас-то мучиться подозрениями?
Перла и Младший Ангел свернули в сторону, направляясь, он знал, к могиле Браулио. Но она так ни разу туда и не дошла. И сейчас начала оседать, рыдая, как он и предполагал. За десять лет так и не смогла преодолеть этот проклятый газон. Младший Ангел поддержал ее и почти поволок к месту похорон. Издалека ее сдавленные рыдания едва слышны. Но ему не по себе, как будто снится дурной сон. Ангел отвернулся, вбирая в себя окружающее – могилы, статуи, деревья, дождь, – потом опять перевел взгляд на жену и младшего брата.
А она тоже вся съежилась. Как и Старший Ангел. Маленькая стала совсем. Бедняжка Флака, в этом своем черном платье и шали. Кожа у нее по-прежнему очаровательно смуглая, хотя, по мнению его матери, чересчур смуглая. Мама Америка предпочитала мордашки посветлее. Но они с Перлой честно заслужили свои пигментные пятна, и шрамы, и родинки, и морщины. Ноги у нее искривились, и вены на них вздулись, но он отлично помнил, как Младший Ангел восхищался ногами Перлы, когда та была в расцвете. Как и второй его брат. Как и отец. Но Перла осталась его женщиной. И он восхищался ею такой, какой она была.
В молодости ей пришлось учить его, куда следует совать язык, но, однажды усвоив, он никогда не забывал.
– Я победитель, – вслух сказал он.
Единственный зонт, который сумели отыскать дома в безумной суматохе сборов на церемонию, – дурацкий детский зонтик. Но Ангел решительно раскрыл его. Стараясь не представлять, как он выглядит под розовой картинкой «Хелло, Китти». В воздухе висела легкая туманная дымка. Едва заметная, как раз подходящая для похорон.
Старший Ангел всмотрелся сквозь призрачную пелену: да, это он. Старик. Призрак Дона Антонио, элегантный, как всегда. Он маячил за деревом, дожидаясь, пока Мама Америка покончит с этим шоу, чтобы они вместе отправились танцевать на Сатурн. Старший Ангел кивнул отцу. Отец улыбнулся и скользнул обратно за дерево, лукаво прижав палец к губам.
– Лало, – обернулся к сыну Ангел, – смерть – это не конец.
– Да? Хм. Я подумаю об этом. (Для меня так вполне себе конец, пап.)
Обычно Лало не вылезал из спортивных шортов и старой тенниски «Ван Хален». Но бывают такие дни, как сегодня, когда нужно напомнить миру, что ты за человек. Серьезное дело требует почтительного отношения, и строгий костюм отлично демонстрирует почтение. Уважу папашу, мысленно усмехнулся он.
Но вот эта хрень про «смерти нет»? Ага. Нет уж.
Смерть точно и несомненно стала концом для его брата. Смерть – мерзкая тварь, забравшая половину парней в стране «Аллах акбар». Смерть должна была забрать его вместо них, забрать целиком, а не одно яйцо. А она просто раскрыла его ногу вдоль, ухватившись за мошонку, как за застежку-молнию, и расстегнула вдоль бедра до колена, вокруг колена и до самого ботинка. Просто позырить. Как там стейк внутри. Когда он вернулся домой, Индио дразнил его Однояйцевым. Лало не понимал, что здесь смешного, но хохотал до слез, приговаривая: «Это не смешно, придурок!»
Смерть?
Ему пальцев на руках не хватит, чтобы пересчитать ребят, которых он потерял прямо здесь, в этом городе. В «Макдоналдсе», в парке, под эстакадой на съезде к 805-му. И тот коп, которого Браулио с Джокером забили цепями. Парень так и не оправился. И на танцы не пойдет больше, если бы даже пришел в себя.
Вот это точно навсегда.
И да – ни одного сигнала ни от кого из них. Никто не возвращается. И эти мистические папины байки про брухо[98] – просто древняя мексиканская магическая хрень. Смерть – это не конец? Ну, возможно, если ночные кошмары считаются. В кошмарах их целые толпы, болтливых покойников. Папа, конечно, во многом разбирается, но oн не видел, как мозги размазываются по мостовой. Вояка, как все настоящие мужики, был философом. Дьявол, нога разболелась; хоть бы крошку чего-нибудь, чтоб облегчить боль.
А Старший Ангел думал: дети такие глупые, уверены, что прежде них на свете никого не существовало.
* * *
Лало знал, что в новом костюме выглядит стильно. И капли дождя на своей наполовину выбритой, наполовину лысой голове принимал с достоинством босса. Голова открыта стихиям, раз уж снял берет. Он воображал, что лицо его кажется вырезанным из темного дерева. Истинный воин чичимека[99], cabrones. Firme[100].
Усы у него чуть отросли, и клочок волос под нижней губой выглядел чертовски bandido. За темными очками абсолютно не видно глаз. Между тем он постоянно поглядывал по сторонам – следил за соседскими недоумками. Эти бандиты вечно нарывались на неприятности. От дурных соседей не убережешься.
А еще он вынужден был следить, не появится ли этот долбаный Пограничный контроль. И правительственные дроны. Выслеживающие цветных, пересчитывающие их.
Migra![101] Тихуанская родня почему-то называла Пограничный контроль «маленькой морской звездой». С какого хрена, хотел бы знать Лало. Но не мог вернуться в Тихуану, чтобы расспросить. Не сейчас точно.
В последнее время Пограничный контроль действовал втихаря – засылал своих агентов на родительские собрания в школах и хватал родителей-латиносов прямо по пути домой. Так, об этом позже. Он не допустит, чтобы ублюдки из migra зацапали кого-то из дядюшек или тетушек. Не сегодня.
Или его самого, если уж на то пошло.
Никаких копов. Он называл их chota или placa, на языке, которого не понимал отец. А его самого научили Браулио и Индио. Хотя Индио был пугливее остальных парней. Такой высокий, такой смуглый и, блин, – сплошные мышцы. Но он не был тем, кем казался. И он был лучшим из них. Браулио одурачил их. Весельчак. Мед и елей для мамы и папы. Никто не знал правды, кроме Минни. И за решетку попадал вовсе не Индио. Сажали всегда Лало.