И не рассчитывал подорваться в первом же рейде, в проулке, воняющем горелым мясом. Но когда папа приехал за ним в Администрацию по делам ветеранов – ему пришлось некоторое время ходить на костылях, – Лало чувствовал себя важным и ответственным человеком. Он был гражданином. Ему сказали, что кроме военного удостоверения личности ему больше ничего не нужно. И он поверил, и все было нормально, пока не дошло до дела, и вот тут-то он и вляпался. Вот тут-то и выяснилось, что его обманули. Вербовщики, армия – все они говорили то, что нужно, лишь бы заполучить еще одно тело на линию огня.
Хотя Лало и считал себя теперь стопроцентным американцем, все же наезжал в Тихуану потусить с дружками. В 2012-м он, лысый весь такой, бахвалился перед парнями в Тихуане. Был там чувак в Колония Индепенденциа[107], которому нужно было в Сан-Диего – ему пообещали работу на ипподроме Дель Мар, выгуливать лошадей после скачек. Он сказал, что может и за Лало замолвить словечко и вообще отсыплет капусты, если тот поможет. Глядишь, и нормальная работа выгорит, зависит, что босс решит. И Лало повелся.
Он тут же стал экспертом по подготовке нелегальных иммигрантов.
– Ты чикано[108], из Баррио Логан, – наставлял он ученика. – Никакой мексиканской фигни. Ничего лишнего, братан. Разговор веду я. – Он вручил парню бейсболку «Падрес»[109] и серферские очки. – Спросят, где родился, скажи Детройт, Мичиган.
– Porque?[110]
– Это типа в Америке, guey[111]. Типа реально далеко от Тихуаны.
– Orale[112]. Я понял.
– Повтори!
– Чикано! Логан! Детройт, Мичиган. Я все понял! США – до шиша!
– Скажи-ка «Детройт, чувак». Типа того. По-американски.
– Детройт, щувак.
– Да не «щувак»! Чувак!
– Чувакл.
– Так, все, забудь! Остановимся на «чикано». И «Детройте». Идет?
– Идет.
– Остальное беру на себя. Я же, в конце концов, американец.
В те далекие времена для возвращения в Штаты не нужен был паспорт. Лало катался на кабриолете «импала» 67-го года. С низкой подвеской, стильная мощная тачка, ярко-синяя, со светлой отделкой внутри. Он еще не рассчитался за нее со Старшим Ангелом. Но скоро получит работу, напомнил себе Лало. Теперь уже скоро.
Выбрал самую длинную очередь, рассчитав, что пограничник устанет и пропустит их побыстрее. На голове у него бейсболка с «Рэйдерс»[113], на коленях бутылка «Маунтин Дью», по радио играют всякое старье, а на антенне трепещет маленький американский флажок. Они подрулили к пункту пропуска, и пограничник оказался теткой, и она наградила его неприязненным взглядом, прежде чем Лало успел хотя бы улыбнуться.
– Гражданство?
– Соединенные Штаты, мэм, – короткий взмах армейским удостоверением, – «Пурпурное сердце».
– Угу. – Она поджала губу, предупреждая, чтоб не молол тут языком без толку. – Цель поездки в Мексику?
– Tacos el Paisano[114]. Ну и шопинг, конечно.
Наклонившись, она внимательно разглядывала его соседа, цыкнула зубом:
– А вы, сэр? Гражданство?
– Чикаго, шувак.
– Ясно.
– США. До шиша!
Кивнув, она включила рацию.
Лало занервничал.
– Все нормально? – Он улыбнулся «фирменной» отцовской улыбкой в надежде обезоружить тетку.
– Сэр? – обратилась она к его спутнику. – Где вы родились?
– Детройт! – браво ответил тот.
Она еще раз кивнула и отошла. Лало уже готов был врубить двигатель и свалить оттуда, как вдруг придурок с соседнего сиденья решил добавить.
– Детройт! – заорал он. – Мичукан!
Блииииин.
Их препроводили в зону досмотра и тут же надели наручники. С родителями он не смог увидеться вплоть до суда за незаконный въезд. И с удивлением, как и все прочие, узнал, что вообще-то не является полноправным американским гражданином. Несмотря на все усилия, Лало таки опозорил семью, когда его в итоге депортировали.
Сейчас он жил в гараже у отца, после того как под покровом ночи перебрался через Тихуана-ривер, словно гребаный нелегал. В Тихуане жилось нормально, но ему нужно было вернуться, чтобы заботиться о папе. Как только явился Индио с новостью о том, что Старший Ангел болен, Лало рванул на север. Взяться за ум, наладить жизнь. Накопить деньжат. У него ведь самого теперь дети. Типа надо заботиться. Не мог он опять облажаться.
– Chale![115] – громко сказал он.
– Что? – переспросил Старший Ангел.
– Ничего, пап.
– Опять говоришь как гангстер?
– Я просто сказал «ни за что». Типа, нет.
– Нет – по какому поводу?
– Нет – смерти.
– Так почему не говорить по-испански? Почему не сказать «нет» на человеческом языке?
– Не будь расистом.
– Мексиканец не может быть расистом по отношению к мексиканцу.
– В этом я не разбираюсь. – Лало озирался, высматривая детей. – Я чикано. И говорю как чикано.
– Я тебе не объяснял, что слово «чикано» произошло от «чиканери»?[116]
Вот дерьмо, подумал Лало.
– Мы на месте, пап. – Он остановил кресло.
Долбаный конфликт культур.
* * *
Лало улыбнулся, видя, как люди выглядывают из-под тента, сооруженного, чтобы прикрыть скорбящих от дождя, – правило гласит, что все должны видеть капитана, Старшего Ангела, и что его солдаты наготове. А почему, черт возьми, нет? Жизнь прекрасна. И он горд, что катит своего отца в кресле-каталке по зеленому газону.
– Орел в гнезде, – констатировал Лало.
И отогнул ногой тормоз, чтобы папа никуда не укатился.
Старший Ангел, обернувшись, рассматривал новые брюки сына. Пиджак. Вот татуировки – это плохо. Проклятые наколки чоло[117] на руке.
Я хочу, чтобы на моих похоронах мальчик прилично выглядел, думал он о новом костюме сына. Хочу, чтобы Лало смотрел на фотографию и гордился, что был одет с иголочки. Понимал, что одевался как настоящий мексиканец, а не американец. И он будет помнить, что этот костюм ему подобрал его старик и что старик сам установил дресс-код для своих похорон. И будет благоговеть.
Вот чего всегда желал Старший Ангел – внушать благоговейный страх.
Могила – маленькая открытая шахта среди плоских надгробий, мозаикой разложенных по лужайке. Рядом с теми, кто остался, чтобы выразить уважение семье, отдельной тесной группкой – братья и сестра Старшего Ангела. Мэри Лу, Сезар, Младший Ангел.