Редкий тип мужчины - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Ромм cтр.№ 53

Облом был неожиданным. Алексей рассуждал так. Если Владимир Ильич не был подкуплен Ингой, то почему бы ему не признать, что его бывшего подзащитного могли подставить? Чисто теоретически? В этом же нет никакого «криминала». Если же он был подкуплен, то, стало быть, деньги для него важнее всего. Почему же он тогда не соблазнился перспективой получить тройной гонорар? Особенно с учетом того, что дела у него идут далеко не лучшим образом. Странно… Непонятно… Боится погубить свою репутацию? Не поверил в то, что с ним не собираются сводить счеты? Или же блюдет своеобразную этику коррупционеров: не хочет, пусть и косвенно, выступать против того, кто ему заплатил?

«Ладно, черт с ним! – с ожесточением, на которое вполне имел право, подумал Алексей. – Одной проблемой меньше! Не придется ломать голову над тем, как свести с ним Лизу и сделать так, чтобы она его выслушала…»

Часом раньше это не казалось проблемой. Алексей почему-то думал, что Лиза не откажется встретиться с адвокатом, защищавшим (пусть и плохо) ее отца. Это же все-таки совершенно посторонний, незаинтересованный человек, к тому же юрист. Его мнение могло если не переубедить Лизу, то хотя бы заставить задуматься над тем, что далеко не все из кажущегося очевидным является очевидным на самом деле, что при желании (большом желании!) любого человека можно подвести под статью. Главное – заставить Лизу задуматься, усомниться, а от сомнений недалеко и до правильных выводов. Должна же она помнить, чувствовать, понимать, что ее отец совсем не такой, что он хороший!

Неприятно, когда люди тебе не верят.

Страшно, когда тебе не верят близкие люди.

Ужасно, когда тебе не верит единственный близкий человек на свете, единственный, кого ты, несмотря ни на что, любишь и чьим мнением дорожишь. Ужасно, когда между тобой и единственным близким тебе человеком вырастает стена, которую никак не удается ни пробить, ни перепрыгнуть. Но кто сказал, что если все предыдущие попытки были неудачными, то и следующая непременно будет такой? Пока человек жив, он надеется. Пока человек надеется, он действует. Капля камень точит, смелость берет города, а настойчивость и любовь преодолевают любые преграды.

«Обойдусь без помощников! – успокаивал себя Алексей, ведя машину по узкой, тесной улице. – Все будет хорошо, надо только подождать… Все будет хорошо, должна же быть на свете справедливость… Высшая, окончательная ила какая-то еще, но она непременно должна быть! Иначе все теряет смысл. Без справедливости нельзя…»

В глубине души Алексей уповал не столько на высшую справедливость (кто знает, когда ей захочется вмешаться в происходящее?), сколько на ум и жизненный опыт. Повзрослеет дочь, поумнеет, опыта наберется и все поймет. Непременно поймет. А пока надо немного подождать. Он долго ждал, подождет еще. Сколько потребуется, столько и будет ждать. Если человек не в силах повлиять на ситуацию, ему остается только ждать и надеяться. Надеяться и не сомневаться и ни в коем случае не отчаиваться. Сомнения и отчаяние губительны для надежды.

После колонии, в которой женщин практически не было (одна докторша, одна психолог да две медсестры), к женскому обществу приходилось привыкать заново. Привыкание, несмотря на всю свою приятность, оказалось непростым. Огрубело все – мысли, чувства, манеры, речь. Алексей не раз ловил себя на том, что пытается разговаривать с женщинами точно так же, как разговаривал с другими заключенными – сухо, сдержанно, строго по делу, без улыбок и прочих галантностей. За решеткой улыбаться не принято, улыбка там воспринимается как признак слабости или глупости.

Постепенно оттаял, обвык, можно сказать – обтесался, постарался избавиться от въедливых лагерных привычек, но с женщинами некоторое время все равно как-то не складывалось. Общаться с женщинами было неловко, и в глубине души маячила опаска. После того что с ним сделала Нина, Алексей бессознательно ожидал от женщин какого-то подвоха. Понимал, что глупость, понимал, откуда берут начало эти опасения, понимал, что Нина осталась в прошлом, но сделать с собой ничего не мог. Если собеседование проводила женщина, внутренне «зажимался» и обдумывал каждое слово, прежде чем его произнести. Скованность и паузы перед каждым ответом, разумеется, ничего хорошего не приносили.

Однажды приятная женщина лет тридцати пяти – сорока попросила проходившего мимо Алексея помочь ей поднять домой из машины громоздкую коробку с пылесосом. Алексей помог, но донес коробку только до дверей квартиры. Внутрь заходить не захотел, буркнул: «Дальше уж вы сами» – и ушел, успев заметить удивленный взгляд, которым его проводила женщина. Пока спустился с третьего этажа на первый, успел высмеять себя за такую глупую «осторожность» (ясно же было, что это никакая не провокация), но тем не менее вернуться и занести пылесос в квартиру не захотел. Более того, он и в лифте старался ехать без спутниц. Психологическая реакция.

Для того чтобы перебороть себя, потребовались время и определенные усилия. Помогли читанные когда-то книги по психологии, но больше всего, конечно же, помогло желание вернуться к своему прежнему, «дотюремному» состоянию. Во всех смыслах, и в этом тоже.

Соседка по квартире Лариса, разбитная тридцатилетняя украинка из Мелитополя, работавшая где-то «на гамбургерах», проявила к Алексею выраженный интерес. Не сразу проявила, первое время приглядывалась, осторожничала. Решив, что Алексей заслуживает внимания, приступила к действиям. Действия у Ларисы были активными, даже слишком. Можно сказать, что Алексей был атакован ее симпатией.

– Леша, а я борщ сварила! – слышал он, стоило только выйти на кухню. – Составишь компанию? Не люблю есть одна.

Соседей из третьей комнаты, украинца Серегу из Кишинева и молдаванина Ивана из Николаева, Лариса демонстративно игнорировала.

Отказываться от приглашения было неловко (если от чистого сердца, так человек обидится), но еще более неловко было его принимать. Во-первых, если тебя угощают каждый день, то начинаешь чувствовать себя нахлебником. Во-вторых, поев Ларисиной стряпни, было неловко сразу же уходить к себе, тем более что к этому моменту неизменно поспевал чайник. Чай Лариса предпочитала пить в своей комнате, а не на кухне (так, во всяком случае, она говорила Алексею), а в комнате она сразу же начинала обольщать и очаровывать. «Переключалась из режима угощения в режим обольщения», – шутил про себя Алексей. Халат соблазнительно задирался, обнажая молочно-спелые бедра, не менее соблазнительно распахивался на груди, позы становились томными, зазывающими, а движения – нарочито медленными. Выглядело все это крайне привлекательно, тем более что Лариса и дома ходила при полном параде: прическа, макияж, маникюр-педикюр, яркие, броские шелковые халаты, смотревшиеся на ее точеной фигурке не хуже вечерних платьев. Завлекательная Ларисина прямота и смущала, и пугала, и манила. Алексей попытался избегать вечерних встреч, но не смог, потому что Лариса работала по странному ночному графику – примерно с полуночи до полудня. Две ночи работала, два дня отдыхала. Украинец Серега и молдаванин Иван, обиженные невниманием Ларисы, за ее спиной проезжались насчет «гамбургеров», прозрачно намекая на то, что на самом деле Лариса зарабатывает на жизнь не приготовлением полуфабрикатов, а своим телом.