Редкий тип мужчины - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Ромм cтр.№ 40

А как там Лиза? Каково ей без родителей? Теперь самым близким человеком для нее стала Инга! Это ужасно! Захотелось написать письмо дочери, поддержать, предостеречь, попытаться еще раз все объяснить. Желание было настолько сильным, настолько пронзительным, что Алексей решил не откладывать. Он смахнул со стола на пол папку с накладными и полуобработанную заготовку – крышку очередной заказанной шкатулки. Хотел просто отодвинуть, но под влиянием обуревавших его эмоций сделал это слишком резко. Вырвал из «расходной» тетради чистый лист, положил перед собой, замер на мгновение, словно в холодную воду готовился прыгнуть, и начал писать:

«Здравствуй, Лиза! Прошу тебя только об одном, чтобы ты дочитала это письмо до конца…»

Прочитав написанное, Алексей исправил несколько слов, удовлетворенно кивнул и переписал письмо дважды. Ограничиваться одним экземпляром он не собирался. Слишком велик риск того, что письмо, отправленное по домашнему адресу, может перехватить Инга. Скорее всего, всю почту просматривает она. Поэтому Алексей решил подстраховаться и отправить второе письмо на адрес школы, где училась дочь (вряд ли письма, пришедшие ученикам, отдают не им, а их родителям или опекунам), а третье в дачный поселок на имя Ларинского Дмитрия Константиновича. Отправил бы на домашний московский адрес, да не знал его, а перезванивать и спрашивать было неудобно и невозможно. Начальник отряда сделал исключение, которое вряд ли захочет превращать в правило. Да и Дмитрий Константинович может заявить о нежелании служить «почтовым ящиком», даже однократно. Нет, лучше уж так, лучше поставить перед фактом. Интеллигентные люди (а Дмитрий Константинович был интеллигентным человеком) не выбросят письмо, которое заключенный написал своей дочери и решил передать окольным путем, через посторонних, в сущности, людей. Поймут, что для этого есть причины. А если захотят, могут прочесть письмо. Чем больше людей будет знать правду, тем лучше. Другой вопрос – поверят ли они правде, но это не столь важно. Главное, чтобы передали письмо.

К третьему письму Алексей приложил записку: «Уважаемый Дмитрий Константинович! Прошу вас передать это письмо моей дочери Лизе. Ей в руки и никому больше. Так сложилось, что мне больше не к кому обратиться. Впредь беспокоить не стану, это моя последняя просьба. Заранее благодарю вас. Письмо можете прочесть, если захотите, я ничего против этого не имею, потому и в отдельный конверт его не запечатываю».

Обратный адрес на втором и третьем письмах Алексей написал не полностью. Область, район, поселок, фамилия, но без «ФКУ ИК-12 УФСИН по Тверской области». Все и так, конечно, знают, где он сейчас, но лучше лишний раз внимания на этом не заострять.

Состояние было смурное, смутное, жуткое. Как будто пространство, в котором Алексей жил, искривилось в обратную сторону. Алексей и без этого искривления сейчас жил в другом мире, где в сравнении с миром прежним все было иным – нормы, критерии, приоритеты и прочее. Но теперь вдобавок изменился и сам Алексей. У заключенного Кудрявцева по прозвищу Монах с каждым днем оставалось все меньше и меньше общего с преуспевающим бизнесменом Кудрявцевым. Алексей стал другим, стал человеком, слепленным из трех эмоций – страдания, надежды и стыда за эту надежду (не глупо ли надеяться в его положении?). Человеком, живущим с ощущением, что он опоздал на последний автобус, на самый последний автобус в своей жизни. Больше автобусов не будет, ни одного. Это конец. Конец всему…

Другие заключенные думали, что у Алексея «ломка» – депрессивное состояние, вызванное тоской по прежней жизни, по свободе, помноженной на сознание того, что сидеть еще долго. Ломку переживает каждый «первоходок», но каждый – в свое время. Кого-то начинает «ломать» в первый месяц неволи, кого-то на третьем году. Выдержишь, не полезешь в петлю – будешь жить. Рецепт один – выдержать, перетерпеть, «переломаться». Казенно-бездушные советы пенитенциарных психологов вряд ли помогут. Надо самому, только самому. Не верь, не бойся, не проси, не надейся, не обольщайся, не жди… Стисни зубы покрепче и живи дальше.

Девятнадцатого ноября выпал первый снег. Белый покров скоро растаял, но порадовать успел. На несколько часов задрапировал лагерную серость, посверкал искорками, напомнил, что, кроме серого и черного, существуют и другие цвета. В колонии все кажется серым или черным – и голубое небо, и зеленые стены, и охряной пол, все-все-все.

Алексей не мог заснуть до утра – думал обо всем и ни о чем. Мыслей в голове крутилось великое множество, но ни одну из них не получалось додумать до конца. Муторное, тягучее состояние, зыбкая граница между сном и явью, морок… Только не кто-то посторонний морочит тебе голову, а ты сам. Но стоило только выйти из барака в белый искрящийся мир, как морок исчез, а вместе с ним исчезли и все терзания последних месяцев.

С того дня Алексей перестал ждать ответа от дочери. Пора было посмотреть правде в глаза. Четыре месяца – достаточный срок для того, чтобы получить ответ. Даже если письма не идут, а ползут, даже если ответ пишется не сразу, а после долгого раздумья. Интуиция подсказывала, что уж одно из трех писем непременно дошло до Лизы, и, скорее всего, дошло то, которое было отправлено Дмитрию Константиновичу. Лиза не пожелала ответить? Что ж, это ее право. Хорошо уже, если дочитала до конца. Будет над чем подумать. Если захочется.

Измученной душе был нужен покой. Иначе недолго и умом тронуться. Поняв, что дело не просто плохо, а так плохо, что дальше некуда, бессознательное подавило все желания вместе с эмоциями, ввергнув Алексея в состояние, когда ничего не хочется, когда ничто не волнует, когда весь смысл жизни сводится к соблюдению распорядка дня. Распорядок дня, блаженный приют отчаявшихся душ, их последняя опора! Будь трижды благословен тот, кто первым придумал жить по распорядку! Распорядок дня – гипс для надломленных душ!

С того дня Алексей начал просто жить. Точнее, жить просто, ни о чем не задумываясь, совсем как робот, запрограммированный на повторение одного и того же цикла действий. Он перестал мечтать, перестал надеяться, перестал желать и, кажется, достиг той близости к богам, о которой говорил ему Бабай. Но Алексею было все равно – близко или далеко, низко или высоко. Он даже календарь различал не по годам, месяцам и датам, а только по дням недели. Семидневный замкнутый цикл. Бесконечный семидневный цикл.

Душа пребывала в «гипсе» так долго, что едва не срослась с ним в одно окаменевшее целое. Помог случай. Случаи – они ведь не случайны, а всегда к месту. Стоматолог Глухарев заказал Алексею резное панно.

– Мне бы что-нибудь духоподъемное, а то вокруг одна тоска, – сказал заказчик. – Например, девушку на морском берегу. Или девушку с персиками. Да хоть с арбузом, лишь бы девушка была красивая и улыбалась…

Глухарев был хорошим человеком и неплохим врачом. Зубы предпочитал лечить, а не выдергивать, к заключенным относился по-человечески, без высокомерия. Алексей старался как мог и, когда лицо девушки обрело знакомые черты, вдруг понял, что неосознанно, неожиданно для себя изобразил Инну. Да как точно изобразил и как живо – даже движение головы сумел передать и улыбку сделал не застывшей, а «в процессе»! Как будто Инна услышала что-то веселое и обернулась посмотреть – кто это там шутит? Фотоаппаратом так удачно момент не поймать, как это удалось сделать Алексею.