– Ты чего орёшь? – с табуреткой наперевес спросила Нюрка.
– Там мышь, – сказал Ярик, указав пальцем на свою раскладушку.
– Фу, – выдохнула Нюрка, поняв, что ничего ужасного не произошло. – Ну и что?
– Она страшная, – пояснил Ярик.
– Ой, можно подумать, ты красивый, – обиделась за домашнее животное Нюра. – это Ларка наша, она здесь живет, странно, что ты ее раньше не встретил. Вообще-то она умная, ест только из тарелочки, которую я ей ставлю, и больше ничего не поганит.
Казалось бы, все прояснилось и можно наконец идти спать, но парень на полке расплакался еще горше.
– Ты чего это? – подошла к нему Нюрка, ее молодое сердце разрывалось от жалости к этому «взрослому ребенку».
– Почему я такой невезучий, вот почему? – задавал риторический вопрос он, уже удобнее пристроившись между банок с огурцами. – Спать досталось в каморке с мышами.
– Ну, здесь только Ларка, я тебе точно говорю, и она здесь вполне легально, – попробовала успокоить его Нюра.
– Сегодня выяснилось, что сокровища – действительно миф, и я теперь не смогу ни слово деда сдержать, ни отца реабилитировать, – продолжал жалеть себя горючими слезами Ярик.
– Как говорит мой дед, еще неизвестно, где найдешь, где потеряешь, вот увидишь, в концовке все будет к лучшему.
– Но это все мелочи, мне ведь по жизни не везет, с друзьями тоже катастрофа, и вообще мне двадцать пять, а девушки до сих пор нет.
Большое Нюркино сердце сжалось, она достала с полки голову Ярика и положила себе на огромную грудь, плохо прикрытую ночнушкой.
– Как же зовут тебя, горемыка? – вздохнула она.
– Ярополк, – с трудом произнес Ярик, Нюрка так крепко прижала его, что и нос, и рот утонули в её мягкой груди, но он не сопротивлялся, ему очень понравилось это.
– Полкаша, значит, а я Нюрка, – нежно сказала она и уже решительно добавила: – Кто же тебя так, синяки, шишки, ох и досталось тебе. Злые люди, Полкаша, вот ты мышь испугался, а она тебе ничего не сделает, а если кормить будешь, преданной станет не хуже собаки, а с людьми не так, они и руку могут откусить, и в лоб вон как тебе дать, пойдем ко мне, у меня, знаешь, какая кровать огромная, а перина на ней, э, брат, ты на такой не лежал, бьюсь об заклад. Сама набивала, чистый пух, – Нюрка по-деловому сняла щупленького Ярика с полки и повела к себе. Он не сопротивлялся, сам не зная, почему он готов был в этот момент пойти за ней хоть на край света, ему было лишь немного волнительно, как в детстве, когда разворачиваешь подарок под елкой и еще не знаешь, что там, а душа уже разрывается от предвкушения.
– А вы знаете, Нюра, – Ярик попытался добавить в голос интеллигентности, – я ведь преподаю в институте, – и, сделав глубокую паузу, торжественно добавил: историю, – но, поняв, что это не очень произвело на девушку впечатление, добавил: – А еще ко мне ходит барсук, – гордо сказал Ярик первое, что пришло в голову, ведь ему очень хотелось похвастаться хоть чем-нибудь перед этой шикарной девушкой.
– Да ты что, – испуганно отреагировала на последнюю новость Нюрка, – взрослый?
– Я думаю, да, прям годовалый, – гордо сказал Ярик и сразу понял, что это его человек.
11 февраля 1943 года
Матвей Козарь гнал на всех парах, хотя на этой чертовой «душегубке», тяжелой и неуклюжей, сильно и не разгонишься. Дорога, плюс ко всему, была мокрой, вот уже второй день в Краснодарском крае идет дождь, сильный и жутко холодный. Спешил Матвей в свое родное село, где с рождения ему все было знакомо, где он знал каждую тропинку, а самое главное, он знал тайные места, что придумал отец. Даже такую громадину есть у него где спрятать, в суматохе и за несколько цацек он купил накладную у местного полицая Степки, о том, что повез матрасы в госпиталь для раненых немцев. Те хоть и драпали уже вовсю, но из города без этой бумажки не выехать. А там на проселочную дорогу – и в родную Зареченскую. Только бы до прихода коммуняк успеть. Надо отдать должное, Матвей Козарь был уверен, что придут они ненадолго и немчура снова вернется в Краснодар. Сегодня Степка, который за деньги мог все, с трясущимися руками спросил Матвея:
– Слышь, Козарь, с немцами пойдешь?
– Неа, – ответил Матвей, – нужен я им сейчас, они отступать начнут, нас как дешевый товар на передовую кинут, вот вернутся – поговорим.
– А наши придут, как ты тут? Ты столько жизней сгубил, что расстреляют они тебя.
– Ну, для этого сначала надо поймать и доказать, – философски заметил Козарь, – а потом, я думаю, у них такая неразбериха будет, что я откуплюсь, а там, может, и немец вернется.
– Смелый ты, – восхитился им Степка. – А я с немцами пойду, – и, немного подумав, добавил: – Снятся они мне все, ночью приходят, садятся ко мне на кровать и смотрят, так печально смотрят, будто спрашивают: «За что, Степка?».
– Ты это про кого? – удивился Козырь.
– Про убитых мною, а к тебе не приходят? У тебя-то поболе будет, – искренне поинтересовался Степка.
– Это к тебе не убитые, это к тебе твоя совесть приходит, – сказал Козырь. – А у меня нет ее, у отца моего не было, у деда тоже. Ты знаешь, я, честно, не понимаю твоих дурацких душевных терзаний. Для меня это как прыщик выдавить, противно, но надо так надо. У нас по роду передается это, говорят, из таких, как мы, хорошие солдаты получаются, но я думаю, это не правда, мне же без разницы, кого убивать, если мне мешают, фриц или коммуняка – все равно.
Но просто бравировал перед трусливым Степкой Матвей, ему не совсем все равно, было одно, за что Козарь переживал, он очень сильно боялся за свою собственную жизнь, насколько он не ценил чужую, настолько берег свою. Поэтому и ехал сейчас на всех парах в родную Зареченскую, чтоб обеспечить себе будущее.
«Душегубку» спрятал в подвал разваленной церквушки, что строил еще его дед, про этот подвал из местных уже никто и не помнил, закидал машину матрасами, чтоб сквозь щели не привлекала внимания, а ворота закопал. Теперь надо было подумать, куда деть добычу, много скопил золотишка за полгода работы у немцев Матвей, в основном оно доставалось от людей, готовых выкупить своего родственника, но в последний день ему вообще сказочно повезло. Немцы не стали разбирать вещи убитых, забыли, наверное, и Матвей нашел странные, но на вид золотые бляшки, скорее всего, очень старые и дорогие. Все это необходимо было спрятать, когда немцы вернутся, продаст все это золотишко Матвей Григорьевич и заживет припеваючи. Но это тебе не железяка, которая сгубила сотни людей, это будущее Матвея, и прятать его необходимо основательно, чтоб ни одна живая душа не нашла. Такое место у Матвея Григорьевича было, завернул Козарь свои сокровища обратно в наволочку, спрятал под телогрейку, немецкую форму он предусмотрительно снял и положил в «машину смерти», он вышел под холодный краснодарский дождь.