* * *
Карлу снилась его бабуля-испанка, ее недавно не стало. Карл очень сильно переживал этот уход, потому как был привязан к ней безгранично. Они были с ней на одной волне, именно «абуэле», так по-испански звучит слово бабушка, он мог рассказать всё. Они были очень дружны, когда Карл прилетал к ней, она откладывала все дела и занималась только любимым внуком. Хвасталась друзьям, какой у нее Хуан Карлос, настоящий испанец растет, устраивала пир, они пили, ели, танцевали. Ей было все про него интересно, «абуэля» единственная никогда не ругала его, хотя нет, один раз она накричала на него. Когда первая и пылкая любовь закончилась расставанием, нелепым и глупым, он в надежде на ее сочувствие прилетел под крыло к своей «абуэле», но, к своему изумлению, не нашел там его.
– Настоящий испанец, – сказала бабуля, – борется за свою любовь. Если любишь, борись, но никогда не ной.
Она была настоящей красавицей, даже в семьдесят, мужчины оборачивались ей вслед, столько было в ней настоящей красоты и достоинства. Но в сегодняшнем сне она была недовольна Карлом, «абуэля» гладила его по голове, как раньше, когда он был совсем маленький, и сочувственно цокала языком, будто досадуя о чем-то. Но Карл все равно был очень рад, пусть всего лишь во сне, но хоть разок увидеть родное лицо. Ему так захотелось поговорить с ней, но слова стояли в груди и никак не могли вырваться наружу, от этих попыток что-то сказать лицо бабушки начало рассеиваться, как летний туман поутру, сначала черты лица расплывались, затем становились прозрачными, а после и вовсе исчезли. Карл понял, что проснулся, но что-то осталось от сна, да, он до сих пор слышал странные цоканья «абуэли». В ужасе он открыл глаза, но увидел лишь Клаву, сидящую на его постели.
– Вы уже проснулись, – наигранно-удивленно прошептала она.
– Вы так настойчиво цокали, мне ничего не оставалось, – проворчал Карл.
– Неправда, – так же шепотом возмутилась Клава, – я тихо сидела, ждала, пока вы проснетесь.
– Сколько времени?
– Утро уже совсем.
– Не морочьте мне голову, солнце только начинает вставать, а это лето.
– Точно, сегодня же первый день лета, – вспомнила Клава. – Карл Юрьевич, ну, если вы окончательно проснулись, мне нужно кое-что с вами обсудить.
Карл взглянул на часы, стрелки дорогих RADO показывали, что даже самые трудолюбивые петухи еще спят.
– Вы рехнулись или у вас все-таки вытекли мозги и мы это процесс профукали? – не смог удержаться, чтоб не уколоть ее, Карл. – Время без пятнадцати четыре, я спать хочу.
– Карл Юрьевич, не будьте занудой, утром мы поедем в Краснодар, неужели вам не хочется до конца разобраться в истории с золотыми пластинами археолога? Тем более у меня есть зацепка.
– Как она у вас появилась, вот вечером ее не было, а ночью вас осенило? – вредничал Карл.
– Да, я с вечера была расстроена очень, эта дурацкая история с моими мозгами, да еще вы устроили обнимашки на глазах униженной и оскорблённой, – совсем без обид говорила Клава, – в общем, жалея себя и ненавидя весь мир, вас, конечно, персонально больше всех, я легла спать, а ночью проснулась и решила проверить почту, а там моя любимая секретарь Инна Викторовна прислала файл про Матвея Козыря, и там столько интересного.
– Если вы помните, я уже оценил вашего золотого секретаря, это на случай, если вы решили опять похвастаться, отвернитесь, я одеваюсь, – вредничал Карл, но все же одновременно натягивал штаны.
– Нет, что вы, но вы сейчас все равно обзавидуетесь, она нашла информацию, которую Федор Осипович не мог найти годами. Нам ее просто необходимо проверить, знаете, что приписала в конце письма мне мой секретарь? «Лучше жалеть о том, что сделал, чем о том, что не сделал».
– Мудрость предков, я помню, а по делу?
– По делу так, – начала Клава, они вышли на улицу и уселись на крыльцо, оно было покрыто мелкими капельками росы. На улице пахло летом, но так, как может пахнуть только в деревне, так вкусно, что легкие не справлялись с переливом запахов и хотелось вдыхать воздух еще и еще. Карл в который раз залюбовался этой женщиной. Её огромными черными глазами, лебединой шеей, новая прическа очень шла ей, она стала выглядеть моложе и привлекательней. Даже ее формы показались ему сейчас, как сказал Санёк, шикарными. Если бы ему еще неделю назад сказали, что он западет на женщину с четвертым размером груди и довольно круглым объемом бедер, он бы рассмеялся ему в лицо. У него всегда в выборе женщины фигура была на первом месте, а остальное на десятом, и что может быть иначе, он даже не предполагал. Дожив до своих тридцати лет, Карл не думал, что можно влюбиться в человека, просто потому что он – это он, с невозможностью как-то это разумно объяснить. Пока все эти мысли крутились у Карла в голове, он совсем пропустил то, что она говорила так увлеченно ему, и вернулся на землю, только когда она встала и направилась в дом.
– Вы куда? – спросил Карл. – Меня разбудили, а сами спать.
– Вы меня что, совсем не слушали? – возмутилась Клава. – Для полной картины мне не хватает листка Федора Осиповича, а он у Ярика, пойдем к нему в каморку и заберем.
– Вы рехнулись?
– Я тихонечко, – не слушая его возмущений, Клава на цыпочках уже направилась в сторону каморки.
– Вы всех разбудите и вас линчуют, учтите, я им буду помогать, – все еще возмущался Карл.
– Знаете, что главное в танке? Это не бояться. В той части дома только кладовка, кухня и комната Нюры, плюс ко всему, я буду очень аккуратна. Ждите меня здесь, я быстро, – скомандовала она и исчезла в доме.
– Ну, в танке главное не это, – сказал подошедшей кошке Карл и, вдохнув, направился на кухню в надежде найти там кофе.
Каморка на то и каморка, что окна там не подразумевалось, поэтому в полной темноте Клава решила включить фонарик. К её изумлению, Ярика там не было, зато заветный листок валялся рядом с пустой раскладушкой. Продолжая подсвечивать себе фонариком от телефона, Клава только наклонилась к листку, чтоб поднять, как на наго село страшное существо и уставилось на нее своими огромными глазками-кубиками. Непроизвольно Клава завизжала и в панике, уронив фонарик, потеряла глазами дверь. Она как цапля стояла на одной ноге, боясь почувствовать ногой непонятное животное, еще чуть-чуть – и ее хватил бы кондратий, но, к счастью, дверь распахнулась, и на пороге стояла Нюра с табуреткой.
– Вы чего орете? – сонно спросила она.
– Тут чудище, – шепотом, дабы не напугать больше никого, сказала Клава.
Нюра машинально включила свет, и коморка стала уже не такой страшной.
– Какие все ценители красоты пошли, куда бы деться, это Лара, она здесь живет, а вот у вас какие здесь дела? – возмутилась Нюра.
– Я к Ярику за листком пришла, – начала извиняться Клава.
– В четыре утра? – ревностно спросила Нюра.
– Не спалось, а очень надо было, – бормотала Клава, подняв с пола освободившийся листок, постаралась пробиться к выходу мимо добротной Нюры, которая формами обошла даже Клаву.