Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Лавров cтр.№ 112

Савинков, согласно тому же сценарию, снял квартиру под номером один на улице Жуковского, 31. Он исполнял роль богатого англичанина, который курил сигары, разговаривал с местным населением сквозь зубы, вместо приветствия высокомерно вскидывал голову и якобы представлял крупную английскую велосипедную фирму.

Роль любящей супруги вполне натурально исполняла печально-задумчивая Дора Бриллиант, которая выдавала себя за бывшую певичку театра «Буфф». Смерть Покотилова глубоко ранила ее сердце. Дору никогда не интересовали партийные программы и тем более счастье «простого народа», которого она боялась и не любила. Ее интересовал и увлекал террор, как таковой, и симпатичные люди, которые в нем участвуют. Последнее было главным.

Видимо, для того, чтобы лучше войти в роль, Дора и Савинков спали, накрывшись общим одеялом, и бархатистая кожа Доры очень волновала страстного Савинкова.

Роль кухарки досталась старой разбойнице Ивановской, много лет проведшей в тюрьмах и ссылке и теперь, чтобы продолжить террор, бежавшей из Сибири. Она жила в Петербурге нелегально, по подложному паспорту, и об этом знали все, включая Департамент полиции.

Здесь же в качестве лакея нашел приют еще один охотник за головами — любитель церковных служб, красавец силач Егор Сазонов. Он не таясь повсюду заявлял:

— Для меня дело чести — ликвидировать Плеве! Или я, или Плеве — двоим нам не жить-с!

На Сазонова — трезвого, грамотного и холостого — обращали влюбленные взоры кухарки и горничные, он был, по их мнению, завидным женихом. Сазонов отвечал девушкам взаимностью, любезно пуская их по ночам к себе в комнату.

Каждое утро швейцар передавал англичанину Савинкову почту — английские, немецкие, французские газеты и разнообразные торговые каталоги. Ежедневно приходилось уходить из дома, якобы на службу, и часами бродить по улицам или гонять шары в бильярдной.

В это время Бриллиант, опять же по известному сценарию, надевала роскошную шляпу с перьями и, блестя бриллиантами, торжественно выходила из богатого подъезда. За ней тащил корзины для покупок лакей Сазонов.

Квартира вскоре стала явочной. Сюда заглядывали Каляев, Дулебов, Мацеевский и прочие негласно поднадзорные. Департамент полностью контролировал ход спектакля.

Каляев, дергая головой и поправляя лапсердак, обходил все шесть комнат, похлопывал ладонью мебель красного дерева, рассматривал живописные картины на стенах и удивленно произносил:

— Пошто нужно столько роскоши? Скажем, бричка: та нужна, поскольку ездить потребно. Но скажите, для чего шесть комнат? Вы, Дора, что, живете во всех сразу?

Дора нахально подмигивала:

— Янек, я живу только на одной кровати!

От этой шутки Каляев краснел: Дора волновала его воображение. Прежде он люто завидовал Покотилову, теперь Савинкову.

Хозяин дома Сигизмунд Дейчман на улице Жуковского появлялся редко. Зато домоправительницей была странная дама Матильда Генриховна. По отцовской линии — немка, по материнской — хохлушка, а детство и молодые годы провела в русской деревне под Рязанью.

Из этой этнографической смеси получилось что-то круглое, похожее на пышку, обжаренную в масле. Одевалась она в цветастый сарафан и носила на плечах шелковую шаль — в любую погоду.

Когда Савинков уходил на «службу», она нередко подваливала к Доре и ворковала медовым, округлым говором:

— Милочка, я вас не потревожила?

Дора, изображая радушие, улыбалась:

— Напротив, я рада вам, Матильда Генриховна! Чаю желаете?

Гостья глубокомысленно задумывалась, словно решала сложную задачу, и неизменно отвечала сладким голосом:

— Откушаю, милочка! У вас конфеты бывают хорошие, шоколадные.

На столе появлялась вишневая наливка, которую гостья обожала, печенье, пирожные, а беглая Ивановская начинала растапливать самовар.

Однажды Матильда Генриховна пришла какая-то особенная, торжественная, словно на пасхальной службе стояла рядом с губернатором. Она значительно посмотрела на Дору:

— Милочка, вот вы с вашим англичанином снимаете у меня квартиру, а у меня на вас подозрение, — подмигнула и захихикала.

У Доры тревожно заколотилось сердце. Последние дни Савинков и его окружение пребывали в сильном беспокойстве: возле дома откровенно ходили филеры. Дора испуганно заморгала глазами:

— Что такое, Матильда Генриховна?

— А то, любезная, что изволите непотребными делишками заниматься!

У Доры от страха пропал голос, она прошептала:

— Как прикажете понимать вас?

— Позвольте задать вопросец: вы с англичанином обвенчаны или так?

— Или так.

— Ага! Стало быть, живете в блудном грехе?

— Нет, постойте…

— За постой деньги платят! Вы не юлите и извольте прямо в глаза смотреть.

Дора покорно кивнула:

— В блудном.

Матильда Генриховна счастливо улыбнулась, выдержала долгую паузу и произнесла:

— А что, англичанин на ваш счет в банке капитал большой положил?

Дора вытаращила глаза:

— Какой «капитал»? За что?

Матильда Генриховна возмущенно взмахнула руками и перешла на доверительное «ты»:

— Это ты какое же ехидство произнесла: «За что?» Этот прохвост в калошах обязан на твое имя в банке капитал записать! Так у приличных людей водится.

Дора смиренно отвечала:

— У нас любовь…

Матильда Генриховна иронически протянула:

— У ей любовь, а у англичанина — жена в Англичании.

— В Лондоне! — подсказала Дора и залилась краской.

— А ты подумала, что случится в последствии времени? Ну скажи, что за тобой есть? Дым да копоть! Прости господи, голь перекатная. Твой англичанин хвост растопырит и улетит, а ты сиди на бобах.

Дора молчала, не понимая, куда клонит Матильда Генриховна, а та возмущенно покачала головой и наставительно сказала:

— Молодость промелькнет, как заяц в поле, от твоей красоты останутся воспоминания да зубы в стакане! А деньги — вещь капитальная. — Перешла на елейный тон: — Я тебе хочу обозначить линию жизни и полностью осчастливить. У меня есть почетный гражданин с медалью, купеческого звания, человек смирный, зовут Семен Демьяныч. У него колбасная торговля. Он тебя видел вчера, как ты выходила, и сразу интересантом стал. Говорит: «Желаю иметь сожительницей даму в шляпке. Ежели с немцем живет, то со мной, природным русским, жить обязана, поскольку я ей капитал в банке скопирую». Так и сказал, истинный крест! — Перекрестилась. — Снимет для тебя номер в меблированных комнатах, а в банк сразу пятьсот рублей положит и потом помесячно добавлять станет. А сам уважительный, когда выпьет, пальцем не тронет, не то что другие-прочие.