— Погодите, погодите-ка! А что вам вина? — спросил Глеб. Он не мог уловить связи. — Вы торгуете пушниной, не винами! Отчего грекам да византийцам не продавать своего?
— Пусть торгуют, но не отдавай всё в одни руки! У нас тоже много виноградников! — напрямую потребовал хазарин.
Глеб нахмурился. Ему вновь диктуют, как поступать! Что за день! Как же ему всё это надоело!
— Послушайте, гости! С чего это вы решаете, что мне позволено, что нет? Добро, вы своё слово молвили, я подумаю! Но признаюсь, не люблю, когда мне указывают! Ступайте себе... дел много!
И князь отвернулся к окну, зная, что хазары, если их не выдворить, найдут повод наворотить горы пустых словес и лестных восхвалений, стремясь замять недоразумение. Едва они скрылись, он оборотился к Августу и ругнулся:
— Видал! Леший их задери! Отпустили мальца-то! А ещё лезут с советами! Что им византийские вина, не пойму!
— Так зависть точит, — подлаживаясь под господина, гадал Август. — Да и меха скупают хитростью, с хмельными охотниками столковаться проще!
— Да уж... своего не упустят! — согласился князь. — Однако пора и обедать! Зови, пусть стол накрывают! И этой, как её, вертлявой, вина плесни...
Хазары возвращались в смятении, неласковый приём Глеба их неприятно поразил, приходилось думать о последствиях. И скверно не то, что князь самодур, каких поискать, — скверно, что изменчив. То кидается в одну сторону, то в другую. Как верить такому правителю? А ведь с них потребуют ответа, за всё растраченное, за всё, что отдано князю, строго спросят! Кагану мало дела до самолюбивого выскочки, отвечать доведётся посланникам.
— Мне сдаётся, мы поторопились с Владимиром. Не худо бы иметь его живым, пусть год, два, а живым!
— Что ж теперь? Сделанного не вернуть!
— Откуда знаешь? Пошлём весточку, глядишь, успеют спасти. Да обогреют в Атиле. Как думаешь?
— То уже не в наших силах.
— Значит, надо искать, что в наших! Каждый человек где-то спотыкается, в чём-то нуждается, нужно найти, где, в чём? Князь простоват, что он может хотеть, что может хотеть его сын Ярополк? Да-да, шептали: Ярополк — сын Глеба, сам удивился. Вот где слабина, вот где можно уколоть. Что любит его жена? Есть ли у него девка? Да, да, нам придётся найти его слабость... Или вместо Киева нас ушлют в снежную пустыню, на кордон к согдийцам иль хуннам! Там жизнь весёлая, но недолгая!
Вечерняя заря ещё не утратила своей нежно-алой окраски, занимая обширный край неба, когда к князю привели говорливую служанку.
— Ну, входи, Софьюшка, входи. Сядем рядком, поговорим ладком. Да не озирайся, здесь никого нет. Чего боишься? Чего? — Князь привлёк девушку к себе на колени, прихватив за талию, на мгновенье вдохнув чужой запах, не украшенный заморскими ароматами, до которых так падки жёны знати. Девка пыталась вывернуться, но скорее для вида, и так же неуверенно отвечала:
— Прости господарь, как не пугаться, а ну войдёт кто?
— Да кто войдёт? Мой воин на что? — частил Глеб, привычно найдя грудь, прижимая крепкую плоть к себе. Девка казалась прохладной, свежей, не то что он, закисший в четырёх стенах. — Дай хоть поглядеть на тебя, красавица!
Вздёрнул подол, раздвигая ноги, но вёрткая вновь стянула его вниз, сжимая колени.
— Ох, князь, как бы не было беды. Услышат нас, мало ли...
Только Глеб уже мало внимал, глаза его успели узреть светлую поросль внизу живота, жаркая кровь приятно отяготила мужскую гордость, и руки приобрели азартную настырность, не заботясь более о приличии.
— Кто услышит? Кто? Воины палками стучат... кто услышит? — повторял он, опуская свою добычу на пол, удивляясь собственной страсти. Мало ли было девок, мало ли ему жены, ан поди ты, глянул на розовые лепестки, пробивающиеся на волю, подобные едва начинающей созревать ягоде, розовые на белом, и дух спёрло. И, поспешно раздвинув ноги, не слыша ни стука учебных мечей за домом, ни участившегося дыхания Софьи, всё ещё стискивающей коленями его рёбра, ни собственного всхлипа, провалился в жаркую глубину, всё полней, полней овладевая молодкой, а там и пролился мощно и безудержно, закрепляя своё право владения.
Через некоторое время лежал на спине, дожидаясь, пока сердце утихомирится, слушал глупые причитанья Софьи. Казалось, пора прогнать её, неуёмную болтушку, принявшуюся рассказывать о торговцах, о притеснениях в дороге, но девка снова удивила его.
— До чего же ты ловок, князюшка! — выговаривала ему в бок, прильнув крепенькими грудками, Софья. — Так пронял меня, сил нет подняться. А что далее будет? Пожалей, не терзай бедную.
Глеб не сразу понял, о чём она. Но когда рука ловкой девицы оплела его опавший орган, и тот, откликаясь на крепкую ласку, вновь знатно приподнялся, князь довольно хмыкнул.
Теперь уж она не сдерживала князя, маленькие пятки приникли к спине и, в такт сладкому безумию, ударяли сзади, добавляя слабые шлепки к скомканным вскрикам позабывшей стыд девицы и его довольному урчанию.
Глава девятая СКРЫТОЕ
Прошлое многим кажется мёртвым, как сухие листья под ногами, но Киму куда проще дотянуться до прошлого, чем заглянуть в нерождённое.
Погрузившись в тишину, отрешившись от суеты, он принимал голоса и созерцал картины, связанные с его судьбой, с жизнью. И многое в дне нынешнем становилось понятным, как и неизбежность грядущих развязок, ибо всё зависит от прошлого, всё уходит корнями в старину.
В Итиле шептался наёмник с сухоньким седобородым старцем, и власть старца, легкотелого, с блёклыми глазами, подавляла волю отщепенца. Ким не знал, как они связаны, в чём вина наёмника, но видел: приказ старика — основа интриги. Он, сухощавый сановник, послал наёмника перехватить караван с невестой. И суть не в дарах согдийцев, не в золоте, старику важней не добыча, а вражда. Расстроенный союз — вот цель нападения.
Виделось и место побоища. Караван охраняли крепкие воины, но где не хватает силы, торжествует коварство. Ночью налетели грабители, ночью. В краткое время перед рассветом, когда голова клонится на грудь, а глаза смотрят в пустоту и не видят. Можно сколько угодно наказывать воина, он честно караулит и не смыкает век, но у самого преданного служаки случаются мгновения слепоты. Сон с открытыми глазами, отупение и провал в беспамятство — причина многих бед.
Налетали наёмники, резали стражу, били стрелами проснувшихся, торопились устранить охрану. Не всё удалось, схватка с согдийцами затянулась, и последнего воина добивали уже на рассвете, догнав пешего на лошадях отдохнувшего каравана.