— Слушайте меня, люди моря и тундры! Слушайте и расскажите всем! Много лет назад в «нижней» тундре случилась беда — пришли люди белого царя, пришли менгиты. Много настоящих людей погибло из-за них, много! Чужаки одеты в железо, могучие злые духи помогают им. Что могут противопоставить им таучины? Только смелость и мудрость наших воинов! Мы не должны бояться врагов, мы должны их побеждать! Мы не должны позволять им убивать нас! Для этого надо уметь бороться против их оружия, против их скверны! Огненный гром — их первое оружие! — Кирилл поднял над головой фузею. — Теперь вы знаете, как бороться с ним!
Приклад ружья он прижал к плечу, а ствол навёл прямо на толпу. Однако чуть раньше, чем он закончил движение, раздался разноголосый крик:
— Хыгенэ!!
Нельзя сказать, что все полегли разом — как один. По крайней мере треть присутствующих сильно запоздала. Тем не менее Кирилл счёл результат удовлетворительным — могло быть гораздо хуже. Он пальнул из фузеи в воздух и, когда народ поднялся, продолжил свою речь:
— Второе оружие менгитов — чёрная смерть! Дух этой болезни настолько свиреп, что готов пожирать даже самих менгитов. Русские выпустили его на нас! Он сожрал людей Тылгерлана — вы знаете об этом! Из его лап я смог вырвать только одного ребёнка, только одного! Посмотрите на эту девочку, посмотрите, что сделала с ней чёрная смерть! — Кирилл малость передохнул, откашлялся и продолжал драть глотку: — Но это не всё — у менгитов припасено много болезнетворных духов для нас. Есть ещё жёлтая смерть, есть белая и много других! Теперь вы знаете, как бороться с ними, как ловить их, как не дать расползтись им по «нижней» тундре! Каждый, коснувшийся менгита, каждый, коснувшийся чего-то менгитского, должен провести двадцать дней в одиночестве. Если злой дух овладел им, значит, человек должен умереть, и никто не должен прикасаться к трупу! Прикоснувшийся сам становится нечистым и должен двадцать дней провести в одиночестве. Вы теперь знаете об этом, люди!
Оратор выдержал паузу для усиления впечатления и продолжил с отчаянным надрывом в голосе:
— Есть ещё одно оружие менгитов — ещё одно! Может быть, оно опасней других, опасней! Это оружие — горькая веселящая вода! Выпив её, человек становится довольным и радостным, ему кажется, что он счастлив! Посмотрите на этого раба, посмотрите! Он избит, он покрыт ранами, он знает, что его скоро убьют, но он выпил много веселящей воды и доволен! Он смеётся и поёт песни — так действует веселящая вода!
Почувствовав, что находится в центре внимания, Андрюха пьяно загоготал и поднялся на ноги, прижимая к груди полупустой бочонок. С трудом удерживая равновесие, он обвёл собравшихся мутным взором:
— У-ублюдки! Дерьмо собачье! Тьфу! Гореть всем вам в аду, нехристи поганые... Эх-ма! — Он побултыхал остатки жидкости. — За то, чтоб вы сдохли, выблядки!
Держа ёмкость двумя руками на весу, он начал пить через край. Большая часть спирта, конечно, лилась мимо — на лицо, на кухлянку, на штаны.
Вся его одежда была далеко не первого «срока носки» и спереди покрыта сплошным слоем почерневшего жира. Спирт растворял эту субстанцию, и она стекала на снег грязными ручейками.
— A-а, бляди! — взревел Андрюха и метнул в толпу опустевший бочонок. — Знай наших, чучмо немытое!
Он упал бы от произведённого толчка, но учёный поддержал его. Рука его сразу сделалась мокрой и липкой, пришлось отереть её об собственную рубаху. Кирилл взял из костра пучок горящих вёрток и заговорил на максимальной громкости, обращаясь к зрителям:
— Смотрите, люди! Смотрите, что бывает с теми, кто пьёт веселящую воду! Смотрите! А я ухожу — я сказал вам всё!
И тут произошёл сбой программы — короткий, публикой, наверное, не замеченный. Андрей посмотрел на Кирилла и тихо пробормотал:
— Душегубы — все. Ты же наш, Кирюха... Чем те лучше этих?
— Не знаю, — честно ответил бывший аспирант.
Он ткнул своим факелом в облитую спиртом кухлянку писаря, подхватил фузею и пошёл прочь, оставляя за спиной коптящий воющий факел.
* * *
Низовой ветер гнал мелкий колючий снег. Он не падал с неба, его просто несло с места на место, как песок в пустыне. Низкое серое небо давило на душу — казалось, до него можно докинуть камнем. Только камней нигде не было — один снег. И ветер. Он не валил с ног, но залезал, пробивался в каждую щель одежды. Этот ветер рвал пламя костра во все стороны, и не было людям тепла от огня. В такую погоду хорошо себя чувствуют лишь олени да иноземцы, которые, кажется, вообще никогда не мёрзнут, сволочи. А людям православным худо — не столько даже от холода, сколько от общей безысходности в этой бескрайней ледяной пустыне. Потому и нужен костёр, к которому тянутся замёрзшие руки: не от холода он спасает, а от тоски!
Из саней и немудрёного скарба служилые сделали ветровой заслон и зажгли за ним костерок. Дрова у них были привозные: надо бы их поберечь, но уж больно неуютно сегодня в тундре! По-хорошему надо бы растянуть полог, присыпать края снегом, постелить внутрь шкуры и сидеть там — всё теплее. Однако ж не ночь на дворе: может, ещё придётся сниматься и опять куда-то идти. Проклятые олени не стоят на месте, им, видите ли, жрать надо...
— Эт шо ж там ползёт-та? — пожилой служилый указал на ближайший склон. — Олешка, что ль, отбился?
— Да какой олешка?! — не согласился соратник. — Человек вроде бредёт. И санки за собой тянет.
— Кого ж несёт в таку погоду?!
— А хрен его знает! Кажись, суды правит.
— Не иначе заплутал кто-то...
Никто не встал навстречу гостю. Прибывший сбросил с плеч ремень упряжи и подошёл к костру:
— Здравы будьте, православные!
— Спаси Бог! И те того же...
Определить, что это именно русские, пришельцу было не трудно: во-первых, они жгли совершенно бесполезный костёр, а, во-вторых, рядом стояла пирамида из четырёх ружей, которые уже присыпало снегом.
— Погреться-то дозволите?
— Грейся, родимый, а то ведь жрать попросишь.
— Харчи свои имею, — солидно ответил гость. — Могу и попотчевать.
— Ишь ты, добрый какой! — служилые не смутились, но слегка зауважали путника, который ничего не просит. — Откель сам будешь-та?
Вначале они пытались разглядеть лицо гостя — не знакомый ли, — но быстро оставили эти попытки: капюшон у пришельца был богато оторочен длинным мехом росомахи, который оставлял свободными только глаза, кривоватый нос и обледенелую растительность под ним.
— Промышленные мы — за Утиным озером стоим.
— Эт где ж тако?
— Тама, — махнул рукой гость. — Отсель недалече — две речки невеликих и один ручей с камнями.
— Н-да? — усмехнулся один из служилых и отодрал от усов сосульку. — В тех местах я по весне хаживал. Длинное озеро есть, Гусиное, Круглое, Гиблое, Холодное... А про Утиное не слыхивал. Да и лесу там — три метлы да два веника. Откель там соболь?