Миллион мелких осколков - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Фрей cтр.№ 44

Боже мой.

Останавливается, вытирает лицо, глубоко вздыхает. Все молчат. Он поднимает глаза.

Лену пришлось связать меня поводком, чтобы утихомирить, и срочно вызвать мою жену из Нью-Джерси.

Он всхлипывает.

Я опозорил себя, своих девочек, свою жену.

Раздаются несколько смешков.

Я стал посмешищем для всего района.

Он едва не падает со стула, рыдая, всхлипывая, прячет лицо в ладонях. Несколько человек начинают смеяться. Линкольн смотрит на них и говорит.

Замолчите.

Смех становится громче, к нему присоединяются новые голоса. Лысый Коротышка поднимает глаза. Линкольн говорит.

Это не смешно.

Смех становится громче. К нему присоединяются новые голоса. Лысый Коротышка растерян. Линкольн говорит, уже более громким голосом, более властным.

Это не смешно.

Комната взрывается. Лысый Коротышка вскакивает, убегает с рыданьями, стонами и криками. Линкольн стоит перед опустевшим стулом.

Вы действительно считаете это смешным?

Взрыв смеха.

Ничего смешного.

Все понемногу успокаиваются.

Человек перед вами вывернул душу наизнанку. Душу, черт подери, наизнанку вывернул.

Тишина.

Открылся перед вами, рассказал о самом постыдном случае в жизни, о том случае, когда он достиг дна и понял, что нуждается в помощи.

Молчание.

Открыться очень тяжело, для этого нужна отвага, и он заслуживает уважения, а вы тут ржете, черт подери.

Линкольн качает головой, понижает голос.

Вы считаете себя такими крутыми парнями только потому, что торчали на сильных наркотиках и упали глубже, чем он. Но когда я спросил – кто готов рассказать о своем самом глубоком падении, добровольцев почему-то не нашлось. Никто не вызвался, все жопой к стулу приросли, как испуганные мальчишки.

Он указывает в ту сторону, куда убежал Лысый Коротышка.

Пусть этот человек послужит вам уроком, пусть его поступок послужит вам уроком. У него хватило отваги, он открылся, он был честен, он стал уязвим для вас, сидящих в этой комнате. Открытость – главное правило жизни в этом месте, он его принял, и это поможет ему излечиться.

Линкольн собирается уходить.

Подумайте над этим. Хорошенько подумайте.

Он оглядывается на ходу.

Хорошенько подумайте.

Он уходит. В холле полнейшая тишина. Все смотрят друг на друга, смущенные и пристыженные, ждут, чтобы кто-нибудь заговорил. Леонард встает.

Линкольн прав, нужно извиниться перед парнишкой, но все равно я нахожу эту историю дико смешной.

Все смеются. Леонард стоит, смотрит на часы.

Время ужина. Я в столовую.

Он выходит, остальные тоже встают, направляются в столовую. Я поднимаюсь, иду за всеми, занимаю очередь, набираю еды на поднос. Сажусь, слушаю перепалку Эда с Тедом, смеюсь, когда Леонард поддразнивает их, встаю после еды, отношу поднос на конвейер.

Иду на лекцию. Священник рассказывает о различных вероисповеданиях. Не люблю священников, не верю священникам, пропускаю мимо ушей все его слова. Сижу, буравлю взглядом пол, из головы не выходит Лысый Коротышка. Интересно, где он сейчас, о чем думает. Прокручиваю в голове его историю раз за разом, и с каждым разом она кажется мне безнадежней. Пусть он не скатился до ночлежки, гетто или притона, у него даже есть работа, семья, нормальная жизнь, но он потерял самое важное в жизни любого человека, чего терять нельзя, – человеческое достоинство.

Я знаю кое-что об утрате человеческого достоинства. Знаю, что, когда оно потеряно, остается дыра, глубокая черная дыра, на дне которой – отчаяние, унижение и ненависть к себе, и еще стыд и позор, и еще одиночество, изоляция, ад. Это глубокая, черная, жуткая дырища, и в этой дырище доживают такие, как я, свою просранную, мерзкую, жалкую, нечеловеческую жизнь, и в этой дырище мы подыхаем, одинокие, жалкие, ничтожные, никому не нужные и всеми забытые.

Лекция заканчивается, я выхожу, иду обратно в отделение и приступаю к занятию в группе рациональной терапии. Ее ведет Кен, он объясняет, что алкоголики и наркоманы имеют тенденцию реагировать на стрессовые ситуации иррационально. Рациональная терапия – это метод, который учит сознательно принимать решения вместо иррационального поведения. В любой ситуации оценить все варианты. Не спешить, сохранять спокойствие, выбрать наилучший вариант, наиболее эффективный. Такова философия рационализма.

После занятия начинается очередная церемония выписки. Выписываются трое, но я их не знаю. Срок лечения закончился, они выполнили свою программу, они готовы встретиться лицом к лицу с большим миром. Они радостно получают свои камни и медали, двое прослезились, когда произносили речи.

Церемония завершается, все аплодируют, потом кто-то затевает игру в карты, кто-то смотрит телевизор, кто-то переодевается и идет в спортзал – он в другом конце клиники. Выписавшиеся уходят. Я иду в палату, надеваю куртку Хэнка и выхожу на улицу.

Солнца не видать. Жизнь, которая вчера ощущалась повсюду, застыла. Замерзшая и твердая земля, гнетущий воздух, черное небо, деревья, согнувшиеся под тяжестью заледенелых веток. Курю на ходу, нахожу тропу, шагаю туда, куда она ведет. Под плотным древесным навесом темно и тихо, единственный звук – шорох моих шагов по опавшим листьям.

Прислушиваюсь к этому шороху. Смотрю под ноги. Пытаюсь потерять себя. Забыть, где я и почему, что меня ждет впереди. Забыть про смерть, про тюрьму, про лечение. Забыть тот мир, что за пределами моей головы, забыть тот мир, что внутри моей головы. Забыть все. Весь этот проклятый хлам.

Иду, смотрю, пытаюсь забыть, забыть, забыть. Шорох листьев сменяется хрустом гальки, галька приводит меня к длинному узкому озеру, затянутому хрупкими потрескавшимися пластинками льда. Смотрю на эти пластинки. В просветах между ними видно, как танцуют стаи рыбок, водоросли колышутся и цепляются за что попало. Ледяная скорлупа неподвижна, я останавливаюсь и смотрю на нее. Где-то под ней прячется жизнь. Однажды она избавится от ледяной скорлупы и возродится. Смотрю в просветы между тонкими скорлупками льда. Жизнь возродится. Хочу все забыть, но не выходит.

Снова иду, снова пытаюсь забыть, забыть, забыть. На берегу начинается широкая полоса густой высокой высохшей травы, шаги становятся бесшумными, потому что утопают в гуще черной грязи. Ноги несут меня через заросли травы, ладонями я касаюсь острых оледеневших концов травы, они колются, и звук моего смеха успокаивает меня. Забыться, потеряться, забыться, потеряться, во что бы то ни стало. Трава колется, я смеюсь.

Густая черная грязь превращается в болото, я шагаю по навесной дорожке из сухой сосны с высокими прочными перилами. Невыносимое болотное зловоние витает вокруг, его не в силах уничтожить даже мороз. Я наклоняюсь над перилами, вдыхаю эту вонь и смотрю на мутную коричневую жижу, которая простирается внизу, из нее кое-где высовываются обломки веток, куски торфа, колючие кусты. Посреди этого гнилья виднеется остров, большая круглая лепешка с уродливыми сучьями, которые торчат, как растопыренные ведьмины пальцы. Под лепешкой происходит какая-то возня, и толстая коричневая выдра с плоским, как будто бронированным хвостом вылезает на поверхность и смотрит на меня.