Миллион мелких осколков - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Фрей cтр.№ 32

Я согласился остаться еще на двадцать четыре часа. Это не значит, что буду с тобой обниматься или что мы теперь друзья.

Он снова смеется, шагает ко мне, протягивает руки и обнимает.

Просто попытайся, и все.

Я вырываюсь, он машет туда, где еле видны освещенные окна клиники.

Чертовски холодно, я насквозь промок и не хочу подхватить простуду. Идем обратно.

Я не хочу снова слушать идиотскую лекцию.

Это твое дело – слушать или нет. Главное, чтоб ты находился в клинике – больше мне ничего не надо.

Мы идем обратно, я открываю дверь, вхожу. Свет горит ярко, я этого не выношу, мне до усрачки страшно.

Прямо до смерти.

Страшно.

До усрачки.

Я на улице. Сижу на деревянной скамейке позади главного здания клиники. Справа и слева от меня по пустой скамейке, передо мной маленькое озерцо. Мне холодно, я дрожу, а по лбу и груди течет пот, руки, ноги и сердце дрожат мелкой дрожью то быстрее, то медленнее, зуб на зуб не попадает, во рту пересохло, а куртка, брюки, рубашка, ботинки, носки – все кишит клопами. Я их вижу, слышу, чувствую и все же понимаю, что их на самом деле нет. Мне холодно. Я вижу клопов, слышу, чувствую клопов, но знаю, что их на самом деле нет. Мне холодно.

Я не спал и вряд ли смогу в ближайшее время уснуть. Я пытался заснуть, но Уоррен храпел, Лысый Коротышка храпел, а Джон стонал, ворочался, кричал во сне, и я думал о своем решении остаться здесь еще на двадцать четыре часа. Мой ум согласился с этим решением, и мое сердце согласилось, ум и сердце готовы его исполнить, но мое тело не согласно, категорически возражает и протестует. Организм требует алкоголя и наркотиков, требует в больших количествах. Я встал, шагал по палате под симфонию храпов, стонов и вскриков в надежде переубедить свое тело, уговорить его, но безрезультатно. Организм требует своего, и в гробу он видел эти двадцать четыре часа. Осталось еще восемнадцать часов. Я не ношу наручных часов, не смотрю на часы, но и без того знаю. Осталось еще восемнадцать часов.

Я вышел из палаты, вышел из отделения, пару раз обошел вокруг всех корпусов. Везде темно и тихо, кроме терапевтического отделения. Там горит свет, оттуда слышатся крики. Я постоял, послушал и тоже закричал в ответ. Кричал во всю глотку, но меня никто не услышал и никто мне не ответил. Я кричал во всю глотку, но меня никто не услышал.

Я отыскал скамейку, сел на нее и сижу, деревянные доски промокли, и мои штаны тоже. Смотрю на озеро. Поверхность воды черная, гладкая, между обломанных веток и мертвых листьев плавают тонкие, длинные, хрупкие льдинки. Ночь сгустилась, как бывает перед рассветом, буря затихла, ветер и дождь со снегом прекратились. Я смотрю на озеро, обливаюсь потом, зуб на зуб не попадает, сердце дрожит мелкой дрожью то быстрее, то медленнее и болит, и повсюду ползают эти чертовы клопы. И что ни делай – от них не избавиться.

Я думаю о ней. Я думаю о ней даже тогда, когда не хочу. Я думаю о ней, потому что не могу забыть ее, потому что все время оглядываюсь на прошлое, в котором была она. Ее невозможно заменить. Я не могу забыть то, что было и никогда не повторится. Я не могу примириться с тем, что ее нет, нет, нет. Я не могу примириться с тем, что это я довез ее до кинотеатра. Я был с ней. Я любил ее. Я отвез ее. Я думаю о ней даже тогда, когда не хочу.

Через два дня после того, как впервые побывал у нее, я снова отправился к ней в комнату. Перед этим выхлебал бутылку вина и выкурил пачку сигарет, отрепетировал, что скажу ей, когда она откроет дверь. Подошел к двери, замер и уставился перед собой. Сердце колотилось, руки дрожали, голова кружилась.

Я постучался, и другой голос, не ее, попросил подождать минутку. Я стоял, ждал, а сам трясся от страха, трясся от страха, и вот дверь открылась, на пороге стояла высокая Девушка с пухлыми красными губами, улыбкой до ушей, каштановыми волосами и карими глазами. Это была не она.

Я прям ждала, что ты зайдешь.

Ты кто?

Люсинда. Подруга Эд. Пройдешь?

Спасибо, да.

Я зашел в типичную общежитскую комнату: два стола, два окна, два старых кресла, груды тетрадей и книг, пара коробок из-под пиццы, несколько пустых банок из-под пива, ковры на стенах, стереопроигрыватель в углу, на нем стопка CD, антресоли с двумя кроватями. Оглядевшись, я заметил ее – она сидела на кровати и читала книгу. Свет падал из окна на ее лицо, за всю жизнь я не видел ничего прекрасней. Если б мое сердце в ту минуту остановилось, я бы умер счастливым, сознавая, что жизнь моя исполнилась до конца – я увидел все, что хотел и ради чего родился. Умереть. Дайте мне умереть.

Люсинда открыла маленький холодильник, вынула пару банок пива.

Хочешь?

Нет.

Не против, если я выпью?

Пей, если хочешь.

Люсинда открыла банку, она отложила книгу, и они обе стали смотреть, как я вынимаю из кармана пакет. Товар был качественный, лучший из того, что я мог раздобыть, и уж точно лучше всего, что продавали на кампусе. Зеленый, волокнистый, ядреный товар, запах такой, что даже через полиэтилен пробивается. Я бросил пакет Люсинде.

Берете?

Она открыла пакет.

Настоящий друг.

Сделала глубокий вдох.

Почем отдаешь?

Закрыла пакет.

Даром.

Брось.

Да.

С чего вдруг?

Настроение хорошее.

Спасибо.

Я дам тебе номер телефона. Если потребуется добавка, просто позвони и скажи, что от меня. Они подвезут.

Спасибо тебе.

Никому не давай этот номер. Обычно я так не поступаю, и они не любят, когда им звонят незнакомые люди.

Люсинда села в кресло, вытащила лист бумаги из пачки, расстелила на коленях и начала вытряхивать содержимое пакета.

Сам с нами покуришь?

Я чувствовал, что она смотрит на меня с антресолей. Я смутился.

Я не курю опий.

Честно?

Честно.

Я открыл дверь.

Пока.

Спасибо тебе.

Я кивнул и, закрывая дверь, бросил на нее взгляд – она смотрела на меня, и наши глаза встретились, она улыбнулась, и я понял: не только я нервничал и не только у меня руки тряслись. Я хотел бы умереть. Хотел бы умереть тогда.

Тьма рассеивается, восходит солнце. Красные, желтые и оранжевые краски расползаются по темно-синему фону, щебет проснувшихся птиц россыпью отражается от черного зеркала озера, вслед за ночью уходит пронизывающий холод. Я встаю, иду в отделение, роса на пожухшей траве пропитывает ботинки, я смотрю, как мои ноги уничтожают кристальное совершенство капель утренней росы – капли росы пополняют список того, что я разрушил, не сумел сберечь и сохранить, пополняют список красоты, которая исчезла по моей вине. Я не останавливаюсь. Уничтожаю, не останавливаясь, не меняя курса, не оглядываясь. Оглядываться больнее всего, поэтому иду вперед.