Замечательно! Особенно в перспективе. Либо остаток китобоев десантируется на берег и устроит охоту на Михеля, либо, что гораздо вероятней, помахав поднятыми парусами, оставит Михеля наедине со стужей и белыми медведями и с прекрасным выбором: или сразу пустить себе пулю в лоб, или загнуться от холода и голода постепенно. И увезут с собой Яна... Господи, а он-то при чём?!
Унылая равнина, усеянная угольно-чёрными валунами да белоснежными торосами, с промерзшим до стеклянности воздухом, не располагала к бездумной горячке действий. Прозрачная до сумасшествия тишина нарушалась лишь скрипом их шагов да хриплым дыханием. Они находились внутри огромного цирка, идеально круглого, с покрытыми снежной пеной серо-закопчёнными стенами. Казалось, их швырнули в котёл огромного великана даже не кусками мяса, а перчинками, и не выйти уж им отсюда никогда — скоро всё забурлит-закипит. Михелю вдруг захотелось действительно выхватить пистолеты и выпалить в белый свет, чтобы разбудить, растормошить свернувшуюся тугими осязаемыми кольцами и уснувшую — или затаившуюся? — змею-тишину.
С громким треском великан вдруг переломил хворостину через колено, чтобы сунуть под котёл. Михель вскрикнул от неожиданности.
— Чего ты? — сощурился на него спексиндер, глаза которого явно страдали от окружающей белизны. — Чего струхнул? Это просто земля дарит океану ещё одну плавучую гору.
— Явно за «Ной» испугался. Ведь кто упреждать будет, если его на борту нет? Правда ведь, Михель?
— Салаги вы оба, — скривился спексиндер. — Айсберг-то вон где ухнулся, а «Ной» у нас вон там остался, за мысом... — И он сопроводил свои слова двумя уверенными жестами.
Михель, совершенно утративший ориентацию среди одинаково окружающих стен, полагал, что грохот пришёл откуда-то из глубины вымороженной земли и, многократно-испуганно отразившись от гладко отполированных стен, заметался здесь, как ночная птица, ослеплённая на свету. Он заткнул уши руками и стоял так некоторое время в полной прострации, осмысливая слова спексиндера. Так что Томасу, замыкавшему шествие, пришлось даже несколько невежливо подтолкнуть Михеля:
— Так ты идёшь? Хотя ещё пара таких падений, и оглохнем напрочь... — Он старательно прочищал уши.
— Разевай рот, как загрохочет, — сохранишь ушки, — посоветовал Михель.
Скользкий лёд, торосы, снеговые заструги, каменные россыпи и изрядно отвыкшие от дальних переходов ноги затрудняли путь.
Уже на половине горы, с вершины которой открывался вид на бухточку с факторией, все трое, ровно по команде, заводили носами.
— Китовое сало? — вопросительно заглянул в лицо спексиндера Томас-младший.
— Не похоже, — поморщился тот. — Гарь какая-то. Может, костёр кто запалил?
— Застарелое пожарище так воняет, — определился Михель.
— Да ты что такое болтаешь?! — даже перекрестился спексиндер.
— Не хотелось бы быть пророком, но ежели в окрестностях гореть более нечему, то... — развёл руками Михель.
— Да чему ж там ещё гореть-то — льду, что ли?! — заорал на него спексиндер. — Может, всё ж таки чужаки сало топят... или эскимосы трапезу затеяли...
— Не знаю, как насчёт сала, но это точно не костёр.
— И не сало, — добил спексиндера Томас-младший.
— Так мы ж замёрзнем в открытом поле. Понимаете, замёрзнем! — Но вместо того чтобы поторопиться, вожак сел прямо на выступающий из наледи валун и достал фляжку. Пары мощных глотков хватило для прочищения спексиндеровых мозгов. Встряхнув баклагу и состроив страдальческую гримасу — звук изнутри посудины ему явно не понравился, — он всё ж таки протянул её Михелю и Томасу-младшему: — Глотните для сугреву. — Пока спутники подкрепляли силы, спексиндер, ревниво следя за каждым их глотком, торопливо говорил: — Значится, так. Если там всё порушено, в чём вы не сомневаетесь, главное для нас — не околеть от холода. Поэтому поторопимся: вдруг там только крыша выгорела, а стены уцелели, либо какая сараюшка устояла? Можно, конечно, сразу повернуть к берегу и вызвать «Ной», но нас ведь посылали разузнать, что да как. Вдруг вы всё ж таки ошиблись? Хотя я и сам, признаться, в это уже не верю. Поэтому дай-ка я ещё глотну, и вперёд. Останемся без крова и топлива — ниши пропало...
— Вот сволочи! Да будьте вы прокляты вовеки веков и до седьмого колена! — забыв об усталости, спексиндер даже затопал от возмущения.
Пожарище было давним, обильно припорошённым снегом, однако и сейчас, по прошествии недель, а то и месяцев, чёрный круг чётко выделялся на фоне серого моря и седых от инея скал. И сразу стало ужасно зябко и неуютно в этом насквозь промороженном мире.
— Ну что, пойдём, полюбуемся поближе на дело рук этих варваров! — Спексиндер неожиданно резво рванул с горы, смешно перебирая ногами и переваливаясь с боку на бок.
— Мне страшно. — Томас-младший отрешённо смотрел в пустоту.
— Быстро же ты раскис, бравый молодчик. С таким настроением долго не протянешь.
Ощутив на себе несколько удивлённый и отчасти презрительный взгляд Михеля, Томас торопливо поправился:
— Кажется, страшно.
— Ты только глянь на этого колобка, — преувеличенно бодро воскликнул Михель. — Разве ж с ним пропадёшь?
Спексиндер в этот момент как раз поскользнулся на льду и пошёл юзом, размахивая руками и отчаянно пытаясь удержаться. Выровнялся, победно воздев руки к небу, но тут же рухнул как подкошенный. Тишину разрезала стая сочных морских терминов. Наперерез понёсся дружный смех Михеля и Томаса.
— Взбодрился? — полувопросительно-полуутвердительно поинтересовался Михель и, не дожидаясь ответа, что было сил толкнул Томаса в спину: — Теперь вперёд и вниз.
Чертыхаясь, Томас полетел вниз по склону, стараясь остаться на своих двоих и обещая Михелю все кары земли и неба. Михель, не мешкая, тоже последовал за ним.
Проклятья Томаса подействовали моментально. В то время как сам он невероятными усилиями всё же сохранил равновесие, не столь удачливый Михель головой влетел в сугроб. Плотно спрессованный ураганами снег, нашпигованный острыми льдинками, ровно наждаком прошёлся но физии. Кое-как выкарабкавшись из сугроба и отерев с лица налипшую снеговую кашу, пополам с кровью, ландскнехт едва не закричал от резкой, саднящей на холодном ветру боли.
«Вот бы Ян углядел меня в таком виде, перепугался бы до смерти, — отрешённо подумал Михель, глядя на розоватую влагу, стекавшую промеж пальцев, чтобы тут же застыть. — Чёрт побери, ну почему я постоянно о нём думаю, вспоминаю? О себе, о себе, только о себе надо думать и заботиться в этом стылом краю, на краю земли! О том, что этот чёртов снег едва не выдрал только что тебе глаза, о том, как бы сейчас остановить кровь, о том, что лицо теперь будет ужасно мёрзнуть на ветру...» Михель копнул пригоршню снега помягче и стал, ровно полотенцем, промокать лицо.
— Томас, Томас! — Молодой звонкий голос заставил Михеля поморщиться. — Ты только посмотри на это кровавое страшилище!