— Роскошный ужин я не обещал, — сказал Финн. Привалившись к гранитной балюстраде старого моста через Изер, мы угощались сэндвичами, которые он купил на вынос в кафе неподалеку от площади Святого Андре. — Я маленько на мели.
— Зато никакой ресторан не предложит такого вида.
Я смотрела на темное небо в россыпи звезд и колеблющееся отражение луны в реке, плавно несущей воды сквозь шум городских улиц.
— Какая твоя любимая еда? — вдруг спросил Финн.
Я рассмеялась.
— А что?
— Я многого о вас не знаю, мисс Сент-Клэр, но хочу узнать. — Он смахнул крошку с моих губ. — Для этого и существует первое свидание. Итак — любимая еда?
— Раньше был гамбургер. С луком, капелькой горчицы и латуком, но без сыра. Однако с тех пор, как здесь поселился Розанчик… — я похлопала себя по животу — …я полюбила бекон. Чуть поджаренный, с хрустящей корочкой. Я так им объедаюсь, что к появлению малышки на свет во Франции не останется ни одной свиньи. А какое ваше любимое блюдо, мистер Килгор?
— Жареная рыба с картошкой, и чтоб много солодового уксуса. Любимый цвет?
Я посмотрела на его пиджак, в котором он выглядел еще более темноволосым и широкоплечим.
— Синий.
— Совпадает. Последняя книга, которую ты прочла?
Мы ходили взад-вперед по мосту, дурачась и забавляясь. Финн спросил о моей учебе, и я рассказала о занятиях математикой. Потом я спросила, где он научился так хорошо разбираться в машинах, и он сказал, что с одиннадцати лет работал в дядиной автомастерской. Мелочи, в которых человек приоткрывается. Обычно подобные разговоры происходят еще до того, как полураздетым кувыркаешься на заднем сиденье кабриолета, но у нас все вышло шиворот-навыворот.
— Будь у тебя десять тысяч фунтов стерлингов, что ты купила бы?
— Выкупила бы бабушкин жемчуг. Я его люблю. А ты — что?
— «Бентли Марк VI», — не задумываясь, ответил Финн. — Машина-красавица, первое совместное творение «Бентли» и «Роллс-Ройс». Хотя с такими-то деньгами я бы, наверное, взял «феррари 125S». На гонках в Пьяченце этот новичок победил в шести заездах из тринадцати…
Он стал рассказывать о двенадцатицилиндровом двигателе, и я просто заслушалась. Сама не знаю, почему это было так увлекательно. Когда после лекции по английской литературе Тревор Престон-Грин угостил меня молочным коктейлем и битый час зудел о своем «шевроле», мне хотелось опростать стакан ему на голову. А сейчас рассказ Финна о задней подвеске «Де Дион» меня буквально заворожил.
— Я тебя заболтал, — осекся Финн, заметив мою улыбку.
— Насмерть. Расскажи еще о пятиступенчатой коробке передач.
— Она позволяет резко набрать скорость, — серьезно сказал Финн. — Твоя очередь поведать что-нибудь такое, от чего мухи дохнут.
— Теорема Пифагора. — Я решила выбрать что-нибудь полегче. — А в квадрате плюс B в квадрате равняется C в квадрате. Это значит, что у прямоугольного треугольника сумма квадратов длин катетов равна квадрату длины гипотенузы. (Финн изобразил, что рвет на себе волосы.) Ну что ты? Простенькая эвклидова геометрия не повод для отчаяния.
Мы рассмеялись и стали кидать остатки сэндвичей гогочущим гусям в реке. Потом, опершись на парапет, смотрели на воду и уютно молчали. Я не привыкла молчать на свиданиях. Девушка должна балаболить без устали, иначе ее примут за синий чулок. Будь интересной! Искрись! А то он тебя больше не пригласит! Но вот сейчас молчание было ничуть не хуже болтовни. Нарушил его Финн.
— Как по-твоему, Борделон и впрямь сидит в Грассе и ждет, чтоб его отыскали? — задумчиво проговорил он. — Или Гардинер слегка свихнулась?
Я помешкала, не желая расставаться с умиротворением.
— Шансов, что он там, очень мало, однако Эва оказывается права чаще, чем ошибается. — У меня имелся свой вопрос. — А вдруг мы его найдем? Что она сделает?
— Если докажет, что он тот самый Рене дю Маласси, который сотрудничал с немцами и милицией и застрелил своего работника, то сможет сдать его властям. — Финн раскрошил последнюю хлебную корку. — Де Голль не жалует предателей и убийц, даже престарелых. Борделону светит тюрьма, особенно если будет доказана его причастность к бойне в Орадур-сюр-Глан. Придет конец его репутации и свободе…
— Думаешь, Эва этим удовольствуется?
Мы переглянулись и хором произнесли:
— Нет.
Финн накрыл ладонью мою руку.
— Мы должны удержать ее от непоправимых поступков, — сказала я. Жизнь не кино, в реальном мире отмщение имеет последствия вроде тюрьмы. Молодая Эва выжила в Зигбурге, но сейчас вряд ли переживет тюремный срок за физическую расправу или как там это называется во французском кодексе. — Сколько бы ей ни осталось, я не допущу, чтоб из-за этой старой сволочи она швырнула свою жизнь псу под хвост.
— Но ведь это ее жизнь, правда? — Пальцы Финна медленно переплелись с моими. — Я уже довольно долго рядом с Гардинер. И понимаю ее желание всем рискнуть ради справедливости.
— Убийство старика — это справедливость? Я в таком не участвую, даже если у него руки по локоть в крови. — Эта мысль заставила меня вздрогнуть, а еще я покрылась мурашками от того, что пальцы Финна поглаживали мою руку. — Мы должны не дать ей слететь с катушек. Что очень непросто.
— Ладно, будет день, будет пища. — Финн оттянул меня от парапета. — Кое-что обещай мне, Чарли.
— Что?
— Завтра не разглядывай ту фотографию. Просто насладись поездкой.
Держась за руки, в молчании мы дошли до гостиницы. Финн распахнул дверь, и меня прострелило током, когда его рука коснулась моей голой спины в глубоком вырезе черного платья. Он проводил меня до моего номера, как девушку, которой строго-настрого наказано вернуться домой не поздно.
— Спасибо за прекрасный вечер, — церемонно сказал Финн. — Завтра я тебе позвоню.
— Парни всегда только обещают.
— А мужчины звонят.
Мы пребывали в прозрачном пузыре счастья, украшающем грусть, как глазурь — праздничный торт, и я не хотела из него выбираться.
— В этом я неумейка, — наконец проговорила я. Я не знала, откуда взялось и чему равнялось этакое уравнение: американка в черном платье плюс шотландец в пиджаке, умноженные на летний вечер и сэндвичи и поделенные на неловкое молчание вкупе с беременностью вышеозначенной американки. — Что дальше?
— Это зависит только от тебя, — хрипло ответил Финн.
Секунду я смотрела на него, потом привстала на цыпочки, наши губы мягко соединились, точно летящие пушинки, и я почувствовала, что таю в руках, обвивших мою талию. В бесконечно долгом поцелуе я, расплющенная между твердой дверью и литой грудью Финна, нащупала и нажала дверную ручку. Не прерывая поцелуя, мы ввалились в номер, мои сброшенные туфли приземлились на скинутый пиджак Финна. На мгновенье Финн меня выпустил, запер дверь, потом подхватил на руки и отнес к кровати. Когда он разомкнул хватку, я вскрикнула — почудилось, что я падаю с огромной высоты. Глядя на него снизу вверх, я поймала себя на том, что ужасно волнуюсь. У нас уже все было, но не в постели и не при свете…