Эва не шелохнулась. После неловкой паузы Кэмерон сам открыл коробку, в которой блеснули четыре ордена.
— Военный крест, Военный крест с пальмовой ветвью, орден Почетного легиона и орден Британской империи. Так оценен ваш подвиг.
Побрякушки. Эвы выбила коробку из рук Кэмерона.
— Не надо мне никаких наград.
— Ладно. Они побудут у майора Аллентона.
— Пусть засунет их себе в жопу!
Кэмерон поднял и уложил ордена в коробку.
— Поверьте, я тоже не хотел получать свою награду.
— Никуда не денешься, вы на службе. — Эва отрывисто хохотнула. — А вот я никому на хрен не нужна. Сделала свое дело, получила висюльки и могу валить обратно в свою контору. Да пусть ваша армия подавится этим мишурным говном!
Теперь Кэмерон поморщился от ее выражений. Он опустил глаза, и тут Эва сообразила, что не убрала руку в карман. Взгляд Кэмерона переходил с ее изуродованных пальцев на ее лицо и обратно. Казалось, он вспоминает целомудренную девушку с нежными руками, которую сам же отправил во Францию. Война, пытки, тюрьма и Рене Борделон не оставили от нее и следа. Та девушка превратилась в сквернословящую калеку, давно забывшую, что такое невинность. Ты не виноват, — хотела сказать Эва, увидев страдание в его глазах. Только он ей не поверит. Она вздохнула и сжала искалеченные пальцы в кулак.
— Из рапорта вы д-д-должны были знать об этом, — сказала она.
— Одно дело — знать, другое — увидеть своими глазами.
Кэмерон хотел погладить ее руку, но вовремя остановился. Слава богу, — подумала Эва, — он не заслужил, чтоб я его опять отпихнула. Кэмерон испустил глубокий вздох:
— Давайте выпьем.
В кошмарном портовом баре хриплоголосые официантки швыряли мутные стаканы с джином посетителям, в десять утра уже пьяным. Но в этой дыре, где не было даже окон, никто ни на кого не обращал внимания. После двух порций джина, отлакированных пинтой пива, Эва немного успокоилась. Она всегда гордилась своим хладнокровием в минуту опасности, только этот навык ей уже давно без надобности. Кажется, последний раз он пригодился в той комнате с зелеными стенами.
Рене. Эва прихлебнула пиво, смакуя его вместе с ненавистью, которая раньше горчила, а нынче была сладкой. Теперь-то руки развязаны. В сумке покоился «люгер». Тот старый пистолет с царапиной на стволе остался у Борделона, но ничего, и этот сгодится.
Весь из себя джентльмен, Кэмерон пил, однако, лихо — залпом опрокинул свой джин, пробормотав «За Габриелу». Эва вопросительно приподняла брови.
— Она тоже мой питомец, — пояснил Кэмерон. — Расстреляна в апреле шестнадцатого. Я поминаю всех, кого потерял. — Он поднял пинту. — За Леона.
— Я тоже была в вашем списке?
— Нет, в нем только те, кто погиб точно. — Взгляд Кэмерона стал обволакивающе нежен. — Со страхом я ждал известия о вашей смерти в Зигбурге.
— Я была к ней близка, когда погибла Лили.
Они обменялись долгим взглядом и снова заказали джин.
За Лили.
Помолчали.
— Для вас есть кое-что полезнее наград, — наконец сказал Кэмерон. — Мне удалось пробить вам военную пенсию. Небольшую, но она удержит вас на плаву. Может, сумеете купить жилье в Лондоне.
— Спасибо, — кивнула Эва.
От пенсии она не откажется — с такими руками в машинистки не пойдешь, а надо на что-то жить.
Кэмерон ее разглядывал.
— Вы почти не заикаетесь.
— Тюрьма излечила. Там понимаешь, что заикание — это еще не самое страшное. — Эва прихлебнула пиво. — Да вот это помогает.
Кэмерон отставил бокал.
— Эва, если я могу…
— Чем вы теперь занимаетесь? — оборвала Эва, не давая ему сказать то, о чем он потом пожалеет.
— Во время русской заварушки был откомандирован в Сибирь. Такого там насмотрелся… — Лицо его застыло от всплывших в памяти картин заснеженной России. Эва не спросила, что там было. — Теперь еду в Ирландию, буду начальником учебного центра.
— Кого там готовят?
— Таких, как вы.
— Зачем? Война закончилась.
Кэмерон невесело рассмеялся.
— Всегда на подходе новая.
Думать о молодом поколении шпионов, которых поглотит очередная война, не хотелось. Ну хоть наставник у новобранцев будет хороший.
— Когда едете?
— Скоро.
— Вместе с женой?
— Да. С ней и нашим ребенком.
— Я за вас рада… в смысле, ваша жена очень хотела… — До чего утомительны эти любезности, — подумала Эва, — чувствуешь себя Сизифом. — Как назвали ребенка?
— Эвелин, — тихо ответил Кэмерон.
Эва уставилась на запятнанную скатерть.
— Почему не Лили? Или Габриела? Почему мое имя, а не чье-то другое?
— Взгляните на себя, и вопрос отпадет.
— Я себя видела. Калека.
— Ничего подобного. Вас не сломить, вы отлиты из стали.
Эва судорожно вздохнула.
— Простите, что тогда обманула и сбежала от вас. Вы же не хотели, чтоб я возвращалась в Лилль. — Голос ее сел. — Мне очень жаль.
— Я все понимаю. — Рука Кэмерона придвинулась ближе, почти соприкоснувшись с ее страшными пальцами.
— Я жалею… — начала Эва и смолкла. О чем? Что он женат? Но в таком состоянии она не смогла бы стать ему парой, даже будь он свободен. Что они не переспят? Но ее кошмары не позволят ей с кем-нибудь делить постель. Что нельзя вернуть прошлое? Какое, до Зигбурга? До Лили? До войны? — Я желаю вам счастья.
Прежде Кэмерон поднес бы ее руку к губам. А сейчас он пригнул голову и приник губами к ее раздробленным костяшкам.
— Я сломленный солдат, Эва, душа моя изнемогает под грузом памяти о погибших агентах. Мне уже не быть счастливым.
— Может, вам уйти в отставку?
— Это не выход. В прошлом много потерь, но в Ирландии меня ждут курсанты… И я подготовлю их лучше, чем всякие козлы вроде Аллентона.
Эва поняла, что он пьян. Трезвый Кэмерон никогда не поносил начальство.
— Я еще могу быть полезен. — Кэмерон тщательно выговаривал слова. — Вот отправлюсь в Ирландию и взращу новое поколение пушечного мяса. Буду работать, пока есть силы. А потом, наверное, сдохну.
— Или уйдете на покой.
— Покой нас убивает, Эва. Конечно, если его не опередит пуля. — Кэмерон горько усмехнулся. — Пуля, скука или бренди — вот что нас приканчивает. Видит бог, мы не созданы для мирной жизни.
— Нет, не созданы. — Эва тоже поцеловала ему руку.