Дни одиночества - читать онлайн книгу. Автор: Элена Ферранте cтр.№ 21

– Гадость! – сказала Илария, с отвращением отпрянув, когда я прошла мимо нее с тряпкой в ванную.

Я подумала, что займись я сразу домашними делами, мне было бы намного лучше. Затеять стирку. Отделить белое от цветного. Запустить машину. Нужно только успокоиться – привести мысли в порядок. Они путались, наскакивали друг на друга, обрывки слов и воспоминаний жужжали, как рой диких пчел, наделяя мои действия способностью причинять вред. Я тщательно сполоснула тряпку, намылила кольца – обручальное и с аквамарином, что досталось мне от матери. Наконец‐то я их сняла, но это не принесло облегчения: тело так и осталось отекшим, а вены – вздувшимися. Машинально я положила кольца на край раковины.

Вернувшись в детскую, я склонилась над Джанни и рассеянно прикоснулась губами к его лбу. Он застонал и сказал:

– У меня ужасно болит голова.

– Вставай, – без тени снисхождения приказала я. Он взглянул на меня, удивленный моей черствостью, и с трудом поднялся. С показным спокойствием я перестелила постель и бросила простыню с наволочкой в корзину с грязным бельем.

Только после этого я догадалась сказать ему:

– Ложись к себе, я принесу термометр.

Илария все канючила:

– Отшлепай его!

А так как я, оставив ее слова без внимания, стала искать термометр, она предательски ущипнула меня, ожидая с интересом, будет ли мне больно.

Я промолчала – какая разница, я ведь ничего не почувствовала. Покраснев от усердия и усилий, Илария снова меня ущипнула. Найдя термометр, я отпихнула ее локтем и пошла к Джанни. Сунула градусник ему под мышку.

– Держи крепко, – сказала я и, указав на часы на стене, добавила: – Вынешь через десять минут.

– Ты поставила его неправильно, – вызывающе сказала Илария.

Я не обратила на ее слова внимания, но Джанни проверил и потом взглянул на меня с укоризной: я поставила термометр не тем концом. Внимание: меня спасет только внимание. Я перевернула термометр; Илария казалась удовлетворенной, она сказала: это я заметила ошибку. Я подтвердила: мол, да, верно, я ошиблась. Почему, думала я, мне нужно делать сотню дел одновременно? Вот уже десять лет, как мне приходится так жить, а ведь я еще толком не проснулась, не выпила кофе и не позавтракала.

Я собиралась насыпать кофе в гейзерную кофеварку и поставить ее на огонь, собиралась подогреть молоко для Иларии, собиралась включить стиральную машину. Но вдруг я услышала Отто, который давно лаял и скребся в дверь. Я не обращала на него внимания, чтобы не отвлекаться от Джанни, однако сейчас собака испускала уже не звуки, а электрические разряды.

– Бегу! – прокричала я.

Я вспомнила, что вчера вечером так и не вывела его на улицу – это вылетело у меня из головы. Наверное, пес выл всю ночь, а сейчас просто сходит с ума – ему необходимо срочно справить нужду. Как, впрочем, и мне. Я была мешком живого мяса с кучей отходов: у меня болел мочевой пузырь и ныл живот. Я подумала об этом без тени жалости к себе – простая констатация фактов. Хаотичные звуки в голове наносили по мешку решительные удары: его стошнило, у меня болит голова, где термометр, гав-гав-гав, действуй.

– Пойду выгуляю собаку, – твердо сказала я себе.

Надев на Отто ошейник, я повернула ключ в замке: мне пришлось повозиться, чтобы вынуть его из замочной скважины. Только на лестнице до меня дошло, что на мне ночная рубашка и тапочки. Я это заметила, проходя мимо двери Каррано, и мое лицо искривила презрительная ухмылка: наверняка он еще отсыпался после сумасшедшей ночи. Плевать я на него хотела, он и так видел меня во всей красе, видел мое нагое, почти уже сорокалетнее тело, теперь‐то мы с ним близко знакомы. Что касается других соседей, то они все разъехались: кто за город, кто на море или в горы на выходные. Да и мы втроем вот уже месяц должны бы отдыхать на побережье, так было каждый год, пока Марио нас не бросил. Чертов бабник! Дом опустел, как обычно в августе. Я стала корчить рожи и высовывать язык перед каждой дверью. Да пошли они все. Счастливые семейства, зажиточные представители свободных профессий, продающие втридорога то, что нужно раздавать даром. Как, впрочем, и Марио. Мы неплохо жили на деньги от его идей, интеллекта, убедительного голоса, которым он читал лекции. Илария прокричала мне с площадки:

– Я не хочу дышать этой вонью.

Я ничего не ответила, и она вернулась в квартиру – я услышала звук закрывшейся двери. Да боже ты мой, если один меня тянет вниз, я не могу подняться наверх – не разорваться же мне! Отто с высунутым языком тащил меня по лестнице, пролет за пролетом. Я старалась попридержать его, мне не хотелось бежать. Если я побегу, то разобьюсь. Каждая очередная ступенька вмиг растворялась в памяти – перила, пожелтевшая стена низвергались обок меня, подобно водопаду. Я видела только аккуратно поделенные лестничные марши, я оставляла за собой огненный след – я летела, будто комета. Какой ужасный день, только семь, а уже так жарко. Во дворе ни одной припаркованной машины – только моя да Каррано. Наверное, я слишком устала, чтобы воспринимать привычное устройство мира. Не нужно было выходить. Что я делала перед этим? Я поставила кофеварку на плиту? Я положила в нее кофе, налила воду? Я хорошо ее закрутила, чтобы она не взорвалась? А молоко для Иларии? Я все это сделала или только планировала? Открыть холодильник, достать пакет молока, закрыть холодильник, налить молоко в кастрюлю, не забыть вернуть молоко в холодильник, включить газ, поставить кастрюлю на плиту. Я правильно выполнила все эти действия?

Отто тянул меня по улице прямиком в туннель, исписанный гадостями. В парке не было ни души, река казалась сделанной из голубого пластика, на другом ее берегу зеленели холмы. Городской шум сюда не долетал, было слышно только пение птиц. Если я оставила и кофе, и молоко на плите, то все сгорит. Кипящее молоко наверняка потушит огонь, и газ распространится по дому. Ох уж это постоянное газовое наваждение! Я не открыла окна. Или я сделала это машинально, не думая? Привычные манипуляции – кажется, что ты это сделал, а на самом деле нет. Или же ты все сделал, но механически, не отдавая себе отчета.

Я рассеянно перебирала в уме все варианты. Надо было мне сходить в туалет: живот раздулся и ныл от боли. Солнце старательно очерчивало листья деревьев и даже сосновые иголки, свет трудился с упорством маньяка, я легко могла бы пересчитать их все до единой! Нет, я не поставила на плиту ни кофе, ни молоко. Теперь я была в этом уверена. Это надо запомнить. Хороший мальчик, Отто.

Из-за нетерпения Отто мне пришлось бежать за ним следом, а спазмы в животе то и дело напоминали мне о моих потребностях. Поводок впился в руку, я хорошенько дернула его и наклонилась, чтобы отпустить собаку. Отто понесся прочь, будто в него вселился демон: темная масса, жаждущая облегчения. Он орошал деревья, удобрял траву, гонялся за бабочками, а затем скрылся в сосновом леске. Интересно, когда у меня пропала эта животная энергия? Наверное, в подростковом возрасте. Теперь я снова одичала; я осмотрела свои ноги и подмышки: сколько я их уже не брила, как давно не пользовалась депилятором? Я, которая еще четыре месяца назад была сами амброзия и нектар. С тех пор как я влюбилась в Марио, я всегда боялась ему разонравиться. Мыть тело, приятно пахнуть, уничтожать все нежелательные следы физиологии. Витать в воздухе. Мне хотелось оторваться от земли, чтобы он видел, как я воспарю – так же, как это происходит со всем прекрасным. Я не выходила из ванной, пока не исчезали неприятные запахи, я включала воду, чтобы он не услышал журчания мочи. Я терла себя, начищала себя, через день мыла голову. Мне казалось, что красота – это постоянная работа по уничтожению всего плотского. Мне хотелось, чтобы он полюбил мое тело, забыв о моей физиологии. Красота, с волнением думала я, и есть это забвение. Или, может быть, нет. Это ведь я полагала, что его любовь нуждается в моей одержимости. Наверное, тут есть вина моей матери, это она приучила меня одержимо следить за собственным телом. Не могу сказать точно, удивилась ли я, или позабавилась, или мне стало противно, когда молодая женщина лет двадцати пяти, с которой мы долго проработали в одном офисе в авиакомпании, как‐то утром пукнула и, ничуть не смутившись, весело подмигнула мне с заговорщицким видом. Девушки нынче не сдерживают на людях отрыжку и другие малоприятные звуки. Вообще‐то – вспомнилось мне – это проделывала и моя одноклассница, ей было семнадцать, на три года меньше, чем Карле. Она мечтала стать балериной и все время оттачивала балетные позиции. У нее это хорошо получалось. На переменках она крутила пируэты по классу, ловко маневрируя среди парт. Затем, чтобы шокировать нас или же чтобы испортить ту изящную картинку, что застыла в глуповатых мальчишеских глазах, она издавала какие‐нибудь громкие телесные звуки – издавала чем придется, то горлом, то задницей. Дикость самки: я чувствовала ее в себе, в своем теле с самого утра. Внезапно я испугалась, что вот-вот растекусь навозной кучей, от ужаса у меня свело живот – нужно присесть на скамейку и отдышаться. Отто исчез, может, он и не подумает возвращаться, я издала слабый свист, но он сгинул в гуще безымянных деревьев, мне даже показалось, что это акварель, а не настоящий лес. Со всех сторон меня окружали деревья. Тополя? Кедры? Акации? Белые акации? Названия, взятые с потолка, что я о них знала? Я даже не знала, какие деревья растут у меня под окнами. Если мне придется описывать их, я не смогу этого сделать. Стволы точно очутились под мощной лупой. Они были совсем рядом, а ведь правило гласит, что рассказчик сначала должен взять рулетку и календарь и подсчитать, на сколько дней и километров отстоят от него события и чувства, и только потом писать рассказ. Я же ощущала все прямо на себе, будто мне дышали в лицо. Мне вдруг почудилось, что я не в ночной рубашке, а в длинной мантии, на которой изображены парк Валентино, улицы, мост принцессы Изабеллы, река, мой дом и даже собака. Вот почему я стала такой тяжелой и отекшей. Я поднялась, кряхтя от смущения и от боли в животе, мой мочевой пузырь был переполнен, нет, я больше так не могу. Я шла зигзагами, крепко зажав ключи, и хлестала землю поводком. Ничего‐то я не знаю о деревьях. Тополь? Ливанский кедр? Иерусалимская сосна? Чем отличается акация от белой акации? Коварство слова, мошенничество; да уж, в земле обетованной явно недостает слов для приукрашивания действительности! Ухмыляясь и презирая себя, я задрала рубашку, присела на корточки и справила малую и большую нужду прямо под деревом. Я устала, устала, устала…