Под небом Лузитании. От пришествия до полуночи - читать онлайн книгу. Автор: Василий Костовинский cтр.№ 45

– Ты мне зубы не заговаривай, целитель народный! – погрозил я пальцем Степану. – Рассказывай, как ты попал в КПИ.

– Ни я, ни мои родители никогда и не думали о высшем образовании, – нехотя продолжил свою историю исполин. – В нашем роду никогда дураков не было, но и в интеллигенты никто отродясь не рвался. Но мой учитель, Аристарх Поликратович Завадский, убедил моего предка, что у его отпрыска, то бишь у меня, незаурядные дарования и способности. Надо лишь немного, самую малость, чуть-чуть подтолкнуть меня в нужном направлении. Мой батяня, человек радикально-прямолинейный, снял со штанов свой широкий ремень и стал, так не навязчиво, вгонять мой учебный процесс в нужное, по его мнению, русло.

Я попытался объяснить родителю, что у меня постоянные, угнетающие дух и сознания колики в животе, запущенная мигрень, слабость во всём теле, а также часто повторяющиеся приступы тошноты и головокружение. И, вообще, нет у меня никаких талантов и способностей. Тем более, что детей бить не гуманно и не педагогично. Но изменить консерваторские взгляды моего папаши оказалось практически невозможно.

– Консерваторские! Ударение на третий, а не на четвертый слог… – вмешался было я, но Степан раздраженно пресёк мои лингвистические изыскания.

– Если б ты только знал, какая у моего папули тяжёлая рука, то не придирался бы по пустякам к моим словам! Но, как это ни странно, старые, дедовские, допотопные методы воспитания всё-таки возымели своё действие. Мои успехи и достижения в учёбе резко возросли. Собственно говоря, я никогда не имел проблем с точными науками. Физика и математика давались мне без особого напряжения. Теорию я запоминал легко, достаточно было лишь краешком уха послушать преподавателя на уроке. А задачки и примеры я щелкал как лесные орешки! И даже удовольствие от этого получал. А вот гуманитарные науки давались мне с превеликим трудом! Особенно язык и литература. Вскоре мои родители вернулись из Восточной Сибири в Украину, и старшие классы школы я оканчивал уже в Тернополе.

– Но почему ты решил поступать именно в КПИ? – не унимался я.

– А бIс його знає! – пожал плечами Степан. – Наверно хотелось сбежать подальше от навязчивой родительской опеки. В Киеве, в Октябрьском районе, жила моя тётка. И первая остановка на линии метро от вокзала в сторону её дома называлась «Политехнический институт». Недолго думая, я и сдал документы в КПИ на первую специальность, что подвернулась под руку.

– Эх! Какая жалость, что твоя тётка не жила на противоположной стороне, – посочувствовал я гиганту. – Там первая остановка на линии метро от вокзала называется «Университет».

– Тебе только палец в рот положи, так ты не по локоть, а по шею руку откусишь! – с горьким упрёком заметил Степан. – Вот так и делись с тобой самым сокровенным и наболевшим! Никакого сочувствия от тебя не дождёшься. Одни только придирки, шпильки и подковырки. Не буду больше ничего тебе рассказывать!

– Прости, дружище! – от всего сердца попросил я прощения у приятеля. – Это была лишь невинная шутка. Если человек обижается на кого-то, то в результате, в первую очередь, он обижается сам на себя. Зачем искать обиду там, где её нет? Непрощенная обида разъедает человека изнутри, словно раковая опухоль. Научись прощать и жизнь твоя потечёт совсем по-иному. Клянусь, я вовсе не собирался тебя оскорбить.

С минуту мы, молча, ковыляли по тротуару, а затем Степан тихо заговорил:

– Чего и говорить. Ты абсолютно прав. Скорей всего я просто обижаюсь на самого себя. С тех пор, как я перестал быть студентом, мне приходилось вращаться среди людей, у которых словарный запас не превышал даже двух тысяч слов. Да и то половина из них – ругательства и маты, а вторая – забористый базарный сленг. Сам чувствую, что за последние годы я весьма основательно огрубел, отупел и очерствел. А тот багаж знаний и навыков, которым я когда-то владел, был просто-напросто растрынькан и разбазарен. С кем поведёшься – так тебе и надо! А я ведь сам выбрал себе такую долю!

– Не вини себя, – попытался я успокоить моего товарища. – Я близко знаю человека с двумя красными дипломами, у которого пальцы веером и каждое второе слово из ненормативной лексики. Ради жены и детей он бросил науку, занявшись торговлей и бизнесом. И я ни в чём его не виню. «Сведи к необходимости всю жизнь, и человек сравняется с животным». Среда затянула его, упростила и сделала себе подобной. А он так и не нашел в себе силы противиться ей.

– А я так не хочу, – не громко, но твёрдо сказал Степан. – Надоело выглядеть глупым, неотёсанным болваном. Ты уж, будь добр, поправляй меня, если чего не так скажу. Надо хоть как-то исправлять ошибки молодости и возрождать утерянные знания.

– Вот и замечательно! – добродушно улыбнулся я. – В данном случае мы мыслим с тобой аналогично!

– Постой, постой! – мановением руки остановил меня исполин и задумчиво произнес: – Ананас… Анал… Анальный… Аналогично… Какое удивительное созвучие!

Глядя рассеянным взором мимо меня вдаль, мой друг неожиданно горько посетовал:

– Знаешь, Василий! До меня только сейчас начало доходить, что эти заумные научные термины, вполне вероятно, однокоренные! У нас в КПИ на кафедре материаловедения плодотворно трудились два аспиранта: Петр Николаевич Борисенко и Николай Петрович Хоменко. Наши студентки ласково, за глаза, называли этих молодых ученых братьями-гомеопатами, за их полное безразличие к прекрасному женскому полу. Такие себе маленькие, невзрачные, белобрысые толстячки в очочках а-ля Джон Леннон и со смешными матрешкообразными фигурами. Они были похожи как братья-близнецы, и мы различали их только по инициалам на лабораторных халатах. Эти парни вели на нашем потоке лабораторные работы по материаловедению, а попутно корпели над очень перспективной и многообещающей диссертацией. Они собирались при помощи высокой температуры и давления превращать какой-то промышленный кал не то в алмазы, не то в рубины, не то в изумруды. Причем не в технические, а в самые что ни на есть высококачественные, ювелирные!

И пока студенты старательно выполняли свои работы, эти «алхимики» до хрипоты спорили о способах достижения своей призрачной цели. И когда научный спор заходил в полный тупик, один из них раздраженно провозглашал:

– Да пошел ты, знаешь куда?

– Аналогично! – свирепо отвечал другой.

Только теперь я понял, куда они посылали друг друга на поиски выхода из творческого тупика! А я ведь раньше даже не представлял, какая это интересная наука – языковедение!

В юности мне как-то подвернулся под руку старый журнал «Вокруг света». Мой покойный отец обожал это издание и собрал его подшивки за три с гаком прошедших десятилетий. Там я случайно нашел отрывки из записок португальского авантюриста Педро Гомеша Кумагуарте, жившего в начале ХVII века. Он был удачливым торговцем золотым песком, слоновой костью, черным деревом и красным сандалом, а заодно и пронырливым исследователем дебрей Африки и Бразилии. Португалец рассказывал об ужасающей пытке, которой дикари подвергали пленённых ими цивилизованных европейцев. Я никак не мог понять, каким образом обыкновенный ананас аборигены использовали как страшное орудие пытки! А нынче мне стало абсолютно понятно, куда и каким концом заталкивали индейцы ненавистным поработителям этот фрукт, чтобы тем неповадно было соваться в сельву.