Конкиста по-русски - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Паркин cтр.№ 61

К закату солнца отряд достиг каменного мешка. Тупик. Приехали. Спешиться!

— Однако, раненько здесь в ноябре темнеет! — Кудашев щёлкнул крышкой хронометра. Стрелки показывали пять десять пополудни. — Вахмистр Фомкин!

— Я!

— Выставить охранение, готовиться к ночёвке. Подъём с рассветом!

— Слушаюсь, ваше благородие!

В сером сумраке ещё можно было рассмотреть безрадостную среду каменного мешка: нависшие суровые скалы, каменный хаос валунов и острых обломков, гранитные осыпи, безымянную речушку с берегами, поросшими плакучими ивами и кустами ежевики, уже потерявшими свою листву.

— Эй, оглан! Гель бярик! — позвал Кудашев мальчика на турменском. — По-русски понимаешь, нет? Нет? Ничего. Пойдём, покажешь мне козью тропу. Знаешь?

— Знаю.

— Откуда?

— Я болел, меня брат привозил. Я у Табиб-ага всё прошлое лето провёл!

— Выздоровел?

— Выздоровел!

— Как тебя зовут?

— Алты! Мы пришли: вот начало козьей тропы, ведущей к сакле Табиб-ага. Ошибёшься — уйдёшь — не вернёшься!

— Хорошо, пойдём к костру. Ужинать будем, потом спать.

Повернули назад. Ночь чёрным закопчённым котлом накрыла ущелье. Ни звёздочки. Ни неба не видно, ни скал. Шли на огонёк. Хорошо, что недалеко. В этом каменном бездорожье легко оступиться и сломать ногу.

Казаки готовы приступить к ужину. Пламя костра лижет котёл, освещает суровые бородатые лица, отражается в галунах погон, шинельных пуговицах. Донёсшийся от котла запах мгновенно наполнил рот слюной. Вкусно пахнет!

— Ваше благородие! Присаживайтесь. И мальчонка тоже. Рыбный суп у нас с лапшой и копчёной осетриной. Язык проглотишь. Осторожно только — с огня!

— Я тоже в долю войду! Можно? — Алты протянул кашевару полотняный мешок.

— Что это? — кашевар заглянул внутрь. — А, сушёная ежевика с мятным листом! Мы такое понимаем. С чаем заварим!

Каждый получил по большой походной деревянной хохломской миске лапши и куску ржаного хлеба. Деревянная четвертьфунтовая солонка посреди скатерти. Здесь же головки чеснока, порезанное ломтиками солёное сало, холодная варёная «в мундире» картошка, солёные огурцы.

Чай с ежевикой пили с колотым сахаром, вприкуску, по-туркменски из пиал. Стаканы здесь используются под иные напитки.

— Какова лапша с осетринкой, ваше благородие?

— Спасибо, отродясь такой не пробовал, хоть и в Красноводске вырос!

— Может, по чарке для сугреву? Ночь будет холодная.

— Отставить, вахмистр! Мы на боевом задании, не на гулянке. Вернёмся в Кара-Агач, барашка зарежем перед отъездом, тогда погуляем! Сменить и накормить часового не забудь.

— Уже исполнено. И накормили, и напоили!

Дальняя дорога, свежий воздух, сытный ужин и тёплое пламя костра были способны усыпить кого угодно. Лошадиный войлочный потник на холодную землю, седло под голову, папаху на глаза. На одну полу шинели лёг, второй накрылся. Ноги — к костру. И спи себе, как в детстве у бабушки на печке!

К полуночи ветер над ущельем развеял тучи. Проклюнулись звёзды в таком множестве и такой яркости, каких и в российских столицах не увидишь. Ближе к утру над щелью повис старый ущербный месяц, осветивший, как фонарём, сонный казацкий бивуак. Сам Кудашев спал на спине, раскинув в стороны руки. Его шинель лежала рядом, открывая месяцу возможность поиграть своим светом в серебряных крестах и галунах офицерских погон. Рядом, под одной шинелью спали вахмистр Фомкин и проводник-мальчишка Алты. Спали и другие казаки. Спали крепко, как спят вои, насмерть уставшие после дальнего похода, либо измученные смертным боем. Спал часовой, упавший в нелепой позе там, где его сморил сон.

Спали лошади. Они сбились в тесную массу, согревая друг друга своим собственным теплом в холодную ночь. Вдруг проснулся Кара-Ат — вороной жеребец Кудашева.

Уши торчком. Расширенные ноздри с силой втягивают в себя воздух. Взгляд обращён в сторону козьей тропы.

Там кто-то неловко сдвинул с места камешек. Звякнув, камешек полетел вниз, задевая скальные стены, ударяясь о камни. Стук, стук, стук! И всплеск! Камешек ушёл в воду.

Чужаки! Тревога! Жеребец переступил спутанными ногами. Нет, далеко не уйти! Заржал, призывая своего хозяина. Один раз, второй, третий… Спит его хозяин. Не просыпается.

А с козьей тропы в каменный мешок спустились три тёмные тени.

* * *

Кудашев очнулся только под ледяной струёй ручейка, падавшей с головокружительной высоты. Его мутило. Голова раскалывалась от боли. Отшатнулся от тяжёлой острой от холода струи, но кто-то снова толкнул Кудашева под воду.

Услышал чей-то хриплый голос, чужой, но понятный язык — туркменский:

— Хватит, пришёл в себя. Веди его в дом!

Кудашев сделал шаг вперёд. Ручеёк остался за спиной. Хотел протереть глаза, но не смог. Понял, что его руки связаны за спиной. Толчок в спину. Толчок слева в плечо.

— «Гонят, как осла!»,— подумал Кудашев. Мгновение, и сознание прояснилось. Его ввели в помещение. Каменные стены, каменные своды. В мозгу мелькнуло: — «Сакля Табиб-ага. Точно: вот ниша с рукописями и книгами!».

В очаге высокий яркий огонь. В сакле трое туркмен. Один из них за спиной держит верёвку, связывающую руки. Ближе к огню молодой мужчина с разделённой надвое смоляной бородой. У его ног на полу раскрытая полевая сумка, скомканная топографическая карта. В руках планы пещер, скопированные Кудашевым с тех, что успел отправить в Асхабад.

Правда, без пояснений. Пояснения, слава Богу, остались только в памяти!

На лежанке одежда Кудашева — шинель, мундир, сапоги валяются у стены. Нигде, ни у кого не видно ни кобуры, ни револьвера…

Что случилось? Думай, Кудашев, думай! Как так — тебя взяли без боя из тёплой постели?! Правильно! Револьвер в кобуре, замотанной ремнём, перед сном положил в изголовье под седло. Планшет — под китель на грудь. Что же было? Оглушили? Вроде нет, голова болела, но перестала. Самочувствие отличное, но путы на руках не разорвать…

Бородач поднял глаза на Александра Георгиевича:

— Здравствуй, сын Кудаш-бека!

Кудашев на приветствие не ответил.

— Почему не здороваешься? А мне говорили, ты вежливый человек!

— Со связанными руками не здороваюсь!

— Развяжите его! — приказал бородач.

Острый, как бритва, туркменский нож разрезал волосяную верёвку.

Кудашев размял плечи, растёр на руках затёкшие запястья.

— Алейкум ассалам, Караджа-Батыр-Афшар-Ширази! — поздоровавшись, Кудашев назвал собеседника его полным именем.

— О! — от неожиданности Карасакал даже привстал с лежанки. Глянул на своих нукеров. Те никак на приветствие Кудашева не отреагировали. Но Карасакал решил, что дальнейшая беседа должна быть без свидетелей. — Всем выйти на воздух! Освободите дом!