Советские агитаторы и пропагандисты видели в религиозных похоронах вызов. Один из них писал в 1970 году, что “борьба между старым и новым проходит не только на баррикадах, не только в экономической или политической сфере, но и по местам последнего упокоения мертвых”
[897]. Относительно простой частью этой проблемы и ее решения была бы трансформация пространства, создание новых кладбищ и контроль над обликом общественных памятников. Однако самая сложная часть, тот твердый орешек, который властям так и не удалось расколоть, состояла в молитвах, во всех тех словах, которыми сопровождались похоронные ритуалы. Оправдывая этот свой провал, пропагандисты ссылались на то, что религиозные обряды отвечают неким базовым, фундаментальным человеческим потребностям и стремлениям. По словам этнографа Сергея Александровича Токарева, похороны были не просто пережитком религиозных верований и обрядов, а произрастали из универсальных человеческих побуждений и мотивов, свойственных человеку как существу социальному
[898]. Таким образом, сохранение культа было свидетельством слабости не коммунизма или механизмов экономического распределения, а человеческой слабости мужчин и в особенности женщин.
Агитаторы были вынуждены признать, что им не под силу победить некоторые привычки прошлого. Однако они могли распоряжаться публичным пространством, в котором проходили ритуалы. Их мегаломания удачно совпала с политическими требованиями и задачами. На окраинах крупнейших городов были разбиты новые кладбища, до некоторых из них приходилось добираться по часу и больше. Власти, видимо, надеялись, что люди дважды подумают, прежде чем отправляться в такое далекое путешествие, станут реже посещать кладбища, и в итоге старые обычаи естественным образом отомрут сами собой, и это пойдет на пользу общественному здоровью. Все остальные детали – заполнение бесконечных форм, требование справок, очереди, стоимость захоронения – не были задуманы, чтобы поиздеваться над людьми, хотя именно такими их и запомнили. Просто именно так зачастую функционирует бюрократия.
Хованское кладбище в Москве, открытое в 1972 году, считается самым большим кладбищем в Европе. Оно занимает поражающую воображение площадь в 206 гектаров, то есть превышает размером большинство среднестатистических английских деревень. Посетив его, можно увидеть воплощение чаяний разработчиков новых ритуалов. Пейзаж, который предстанет перед вами, довольно уныл и мрачен. Добираться сюда (особенно без машины) тяжело, долго и неудобно. А когда вы все-таки оказываетесь на кладбище, вам еще предстоит отыскать нужную могилу, кружа в лабиринте дорожек и аллей. Двигаться приходиться осторожно, потому что место это топкое, болотистое и часто затапливается. Честно говоря, лучше приезжать сюда зимой, потому что тогда, по крайней мере, у вас под ногами будет твердая, замерзшая почва. Вам потребуется карта. Перевернув ее и следуя многочисленным линиям и стрелкам, вы увидите тысячи, многие тысячи памятников. Вы будете проходить мимо столиков с ритуальной едой, мимо изображений умерших родственников, выгравированных на могильных камнях, мимо позолоченных надписей и дат, мимо пластиковых и настоящих цветов, лент, красных звезд. У некоторых могил есть маленькие навесы, чтобы духи умерших не озябли, путешествуя под ледяной крупой.
Пожалуй, самый странный элемент кладбищенского убранства – фотографии на могильных памятниках. Не существует единого мнения о том, что именно они призваны означать. Возможно, это все, что осталось от культуры икон, победа искусства гравировки или доказательство того, что дух умершего человека действительно обитает в этом маленьком надгробном вместилище. В любом случае могилы представляют собой гибридные явления, наследующие древним традициям (специальное угощение для мертвых и освященная земля) и использующие элементы современности (красные звезды, надписи, пластиковые цветы или венки). Пока вы заняты исследованием устройства российского кладбища, ваши друзья поеживаются при виде мусора и грязи, трупика птицы, валяющегося среди могил, брошенных сигаретных бычков. Хованское кладбище, расположенное к юго-западу от города, как и немного уступающее в размерах Николо-Архангельское кладбище на востоке, предназначено для тех, кто не может позволить себе похоронить родственников в более престижном месте. Самое приятное, что можно сказать об этих кладбищах, – это то, что погребенные здесь оказываются в хорошей компании. Политики, а в 1990-е годы и мафиози, обычно находят последнее пристанище на кладбищах в центре города
[899].
Существование древних обычаев и обрядов, какими бы неблагородными и неблизкими они ни казались, гарантировано самим фактом захоронения покойника в землю. Кремация, как считалось, напротив, наверняка покончит с преобладанием религиозной традиции в этой сфере. Говорили, что кремация тоже может удовлетворять всем требованиям момента, давать силы снова смотреть в будущее и в целом быть чем-то прекрасным. Проблемы, которые сопровождали эту процедуру в прошлом, можно забыть, ведь все зависит от самого крематория.
Киев стал одним из городов, где был проведен этот эксперимент. Столица Украина была колыбелью христианства для восточных славян, и к 1960-м годам здесь уже были воздвигнуты впечатляющие памятники, поводом для которых послужила смерть. Если вы приедете в Киев сегодня, вы, скорее всего, пожелаете увидеть Софийский собор, в котором находится могила Ярослава Мудрого. Вам также наверняка захочется посетить Киево-Печерскую лавру, в катакомбах которой почивают мощи множества святых. Как объяснил мне Владимир Мельниченко, один из архитекторов киевского крематория, “по-настоящему судить о цивилизации можно по тем памятникам, которые она оставляет после себя. У египтян были пирамиды. Мы хотели создать нечто, что символизировало бы значение и ценность жизни в нашем обществе”.
Мельниченко – человек серьезный, даже суровый. В его словах нет ни намека на иронию. Но судьба его великого проекта, реализация которого заняла тринадцать лет, очень многое говорит о том мире, в котором он жил. Горсовету не нравился существующий крематорий. Власти считали, что он нарушает каноны соцреализма, те самые, которые после недавней смены правительства они пересмотрели. Само здание и прилегающая к нему территория были намеренно обезличены. Сегодня само это место практически заброшено.
Решение о начале строительства крематория в Киеве было принято в 1960-е годы. Бюджет проекта ограничили тремя миллионами рублей, большая часть которых была отведена под закупку технического оснащения: печи и рефрижераторных камер для морга. Большинство архитекторов предпочли держаться в стороне от этого проекта и не подавать заявку на конкурс. Два местных художника, Ада Рыбачук и Владимир Мельниченко, получили проект в свое полное распоряжение. По словам Рыбачук, ее коллеги просто испугались и не захотели иметь ничего общего со смертью. Рыбачук и Мельниченко оказались настоящими фанатиками, энтузиастами своего дела. “Для нас все складывалось очень удачно”. Все. Даже первые наброски выглядят чрезвычайно амбициозно, когда они демонстрируют их сегодня. Инженеры уверяли, что спроектированное сооружение невозможно построить, но подобные комментарии часто предшествуют архитектурному триумфу. Денег тоже не хватало, однако последние этапы строительства – семь лет работы – были выполнены с привлечением добровольцев, работавших бесплатно. Рыбачук рассказала мне, что люди приезжали посмотреть на работу, интересовались, для каких начальников возводится это здание, и не верили, когда архитекторы отвечали, что оно предназначено для всех.