Собибор / Послесловие - читать онлайн книгу. Автор: Лев Симкин cтр.№ 28

Много позже Блатт раз 30 приезжал в Польшу и каждый раз ездил на восток, в Пшилесье, проверял, там ли Боярский. Его не было, и Блатт возвращался в Калифорнию. Так, во всяком случае, пишет встречавшаяся с ним Ханна Кралль в книге “Портрет с пулей в челюсти”.

Хаим Энгель из Польши, которому на момент прибытия в Собибор было 27 лет, познакомился с 20-летней Сельмой Вайнберг из Голландии. Их встреча произошла во время отбора привезенных голландских евреев – молодых и здоровых – в рабочую команду. Когда после переклички немцы заставляли евреев петь и танцевать под аккордеон, скрипку и флейту, Сельма выделялась на общем фоне, еще бы – у себя в Зволле она помогала брату, профессиональному танцору, давать уроки танцев и была его партнершей.

В Голландии не было особого антисемитизма, и когда евреев заставили носить желтые повязки, сограждане здоровались с ними за руку, часто прятали их от немцев. С другой стороны, местные коллаборационисты старательно вылавливали евреев, благодаря их усилиям около 140 тысяч человек депортировали на восток. К концу войны в живых осталось примерно 5 тысяч, освобожденных из лагерей.

Сельму в числе 28 других новоприбывших отобрали для работы во второй зоне, вся ее семья погибла. Самое жуткое ее воспоминание о Собиборе – как унтершарфюрер Вольф раздавал конфеты голым детям перед газовой камерой.

После восстания Сельма и Хаим бежали порознь, встретились в лесу и дальше пробирались вместе. Ей, обеспеченной европейке (ее семье принадлежал отель), в лесу было трудновато. 24 октября, через 10 дней после побега, их спрятала польская крестьянская семья на чердаке в коровнике – до тех пор, пока не придут русские. Разговаривать можно было только шепотом. У них были какие-то деньги, которые они отдавали Адаму и Стефке, а те приносили им еду. В сарае, где водились крысы, они стали мужем и женой.

Когда хозяева не поверили в то, что в какой-то момент деньги у них кончились, выгнали их из сарая и обыскали сено. Денег не нашли, но все же не прогнали. Так Сельма и Хаим провели всю зиму, и Сельма забеременела. В апреле 1944 года Стефка заметила это, и не поверила все отрицавшей Сельме, хотела было их выгнать, но им удалось задержаться немного еще. А в июле пришла Красная армия.

В старом гетто в Хелме, где Хаим работал санитаром в армейском госпитале, у них родился сын Эмиль. Когда прошел слух, что польские националисты ищут и убивают евреев, они бежали в Люблин, где жили спасшиеся из Собибора евреи. Сельме с семьей удалось спрятаться. Вскоре Хаим с семьей получил разрешение уехать поездом в Одессу, а оттуда – в Голландию на датском пароходе. Хаима с его польским паспортом не пускали на пароход, но капитан им помог. Когда пароход миновал Мраморное море, ребенок Сельмы и Хаима умер. Капитан, согласно морским правилам, завернул его в ткань и опустил в море у острова Наксон.

Когда эта книга готовилась к печати, Сельма умерла в США в возрасте 96 лет, пережив мужа на 15 лет.

Судя по книге Рашке, у Блатта и Шмайзнера осталась обида на Печерского за то, что тот ушел с восемью советскими военнопленными, оставив в лесу 60 человек без оружия, с одной винтовкой (у Шломо). Сам Шломо Шмайзнер не хотел даже говорить на эту тему: “Вам нужен честный ответ? Уважаю его и не хочу говорить об этом. Скажем, кто-то сделал десять хороших вещей и одну плохую”.

Рашке беседовал с обоими – Блаттом и Печерским – об этом эпизоде. Зная, как волнует Блатта этот вопрос и чтобы предотвратить конфликт, Рашке попросил Печерского рассказать step by step о том, что он делал после того, как оставил их в лесу. И почувствовал, что его вопрос смутил Печерского. Тот ответил, что он с группой пошел к деревне купить еды, но какие-то мальчишки сказали, что рядом немцы их ищут. Блатт усомнился: какие еще мальчишки в четыре утра? Тогда Печерский заметил, что в любом случае следовало разделиться на малые группы. Потом добавил, что оставленные были поляками, а ушли русские: русским надо было возвращаться к себе, а поляки были у себя дома – “я дал им свободу”.

Блатт напомнил, что в этом районе было два еврейских партизанских отряда – разве не было бы лучше, если бы Печерский сформировал из повстанцев партизанский отряд? Относительно отрядов – так оно и было. Айзик Ротенберг вспоминал, как вместе с еще одним собиборовцем в Парчевском лесу встретили отряд евреев-партизан Иехиель (по имени командира отряда Гриншпана) и примкнули к нему (после того как встреченные польские партизаны не захотели их взять). Печерский на это ответил, что хотел вернуться и воевать за свою страну.

А вот диалог Блатта и Печерского в изложении самого Блатта:

– Саша, не пойми меня неправильно, я здесь, я жив благодаря тебе. Многие из нас имеют семьи, детей и внуков, вместо того чтобы найти конец в Собиборе… Я просто хочу знать, почему ты не организовал из нас партизанский отряд? Мы были людьми из ада, готовыми идти на смерть, чтобы отомстить за смерть нашего народа. Скажи мне, пожалуйста, какая была необходимость покидать нас таким образом? Обещать, что ты скоро вернешься и принесешь еду. Мы верили тебе, ты был наш герой, как никто другой. Почему ты не сказал нам правду?

– Том, что я могу сказать? Ты был там. Мы были только люди. Это была борьба за жизнь.

А вот из моего разговора об этом с Михаилом Левом: “Чепуха на постном масле, какой такой партизанский отряд. Их бы уничтожили сразу, немцы окружили бы, и все бы погибли. Печерский это понял, хотя в военном отношении он был никто. Что касается оружия, я у него спрашивал. Каждый из старших групп беглецов (все они раньше служили в польской армии) что-то из оружия получил. С ним же пошли бывшие красноармейцы, и не у всех девяти было оружие”.

Блатт упрекал Печерского в том, что он оставил их с одной винтовкой, “да и ту твои люди пытались отнять у Шломо”. “Ты должен понять, – услышал он в ответ, – что они скорее бы расстались с жизнью, чем с оружием”. Факт остается фактом, Печерский не взял в свою группу никого из поляков. Он уже вновь почувствовал себя советским человеком: “Мы не столько евреи, сколько советские люди, мы уже боевая группа, нам еще воевать, и мы идем в партизаны”.

Можно ли было поступить иначе? Не знаю. Вот еще одна история. Вероятно, она совсем не кстати, тем не менее я никак не могу от нее отделаться, поэтому все же приведу отрывок из книги Ганны Кралль “Опередить Господа Бога” и оставлю читателю судить, насколько он здесь уместен. Марек Эдельман, один из руководителей восстания в Варшавском гетто, без прикрас повествует, в частности, вот о чем: